Сборник рассказов

Добрый друг

Лётчик, в небе он чувствовал себя, как дома. Десятки тысяч раз вёл он самолёт сквозь облака и бури, чувствуя себя крылатым. И однажды его руки превратились в крылья. Ему приснился сон, в котором он взлетел в небо чёрным драконом. А когда лётчик стал стар, когда он потерял высокое ясное небо, ему остались только эти фантастически реальные сны. И высоко в небе он понял, что пора вернуться на землю, к тем, кто его всё ещё любит и ждёт.

Написано в соавторстве с Ольгой Шестровой.

***

Он стал лёгким, каким был в тот день, когда впервые оседлал меня. И волосы его раньше  чёрные и блестящие, как моя чешуя, теперь казались серебристыми, словно рассветные облака над тёмным морем и чёрными скалами. 
Мой маленький хрупкий наездник, ведущий меня твёрдой рукой в ясное небо.
Мой добрый друг!
А я,  распахнув крылья, чувствуя биенье сердца своего друга, стремясь к той единственной полоске синего неба, что осталась между чёрных туч,  понимал, зачем живу на свете! 
Ради этого восторга, свиста ветра в ушах, пламени, которое раздувают потоки воздуха в моей груди. Ради высокого неба.
Я парил, вспарывая   синеву, оборачивался, чтобы взглянуть на своего друга и видел, что он счастливо улыбается, а по его  щекам стекает вода. 
Откуда  появились капли?
Ведь тучи ещё только собирались, чтобы сломаться блестящими изгибами молний и пролиться потоками на чёрный замок на самой верхушке чёрной острой скалы. 
Кажется, это были слёзы? 
Мне не дано плакать, и я не был уверен в этом.
Мой друг был бледен, его глаза не  золотые, как мои, но синие, словно небо, сияли. И воду на щеках высушил ветер. 
Ветер накинулся на нас, хотел закружить, бросить на скалы, но друг повернул меня в сторону, и мы вырвались из воздушной воронки. Полетели дальше. Я мерно взмахивал крыльями, и когда поднялся выше синей полоски, к сверкающим небесным каплям, поднял голову и закричал.
Счастье!
Какое невыносимое счастье летать!
Как прекрасно жить!
Но мой друг вздрогнул, и его сердце забилось тише, руки ослабели, он уже не направлял меня. Я сам повернул к замку. Ударился когтями о чёрную башню. И закричал, звал на помощь этих маленьких никчёмных созданий.
Они сняли  друга из седла на моей спине, он не мог идти сам. Они подпирали его. Рука моего друга скользнула по  крылу. 
Последняя ласка. 
Последний полёт. 
Когда они увели его, я снёс правой лапой  половину площадки. Меня некому было остановить. Некому было мне приказывать.
Я кричал, но кричал от боли в груди. И небо стало низким и серым.
***
Евгений Николаевич проснулся от боли в сердце. На правой руке выступила кровь. И когда он успел пораниться? Медленно встал, зажёг лампу над кроватью, паркет был холодным, а тапки пришлось вытаскивать из-под табурета, на котором блеснули стёклами очки. Наконец, он обулся и побрёл на кухню, покашливая, шаркая ногами. Бросил под язык валидол из аптечки с подоконника, дождался, пока смог выдохнуть и уставился на пальцы, израненные с тыльной стороны. Нашёл в аптечке несколько полосок пластыря, чтобы заклеить свежие ссадины.
Во сне он надышался  горьковато-солёным ароматом моря, а на кухне пахло пылью и кофе. Во сне гудел ветер в ушах, на кухне тишину разбивали на мелкие капли-секунды старинные ходики с кошачьими зелёными глазами. 
Там было высокое синее небо. Чёрные скалы. Этот упоительный полёт к утреннему блеску звёзд.
 И крылья.
А огонь внутри!
Во сне он был живым.
Евгений Николаевич кивнул фотографии жены, умершей в прошлом году. Незатейливая рамка стояла на полочке. Старик нажал кнопку электрического чайника. Пока чайник ровно урчал большим котом, посмотрел на всякий случай на экран телефона: пять утра, одно смс от оператора. 
На мгновение кухня, с расставленными на маленьком столике шахматами, с серебристым холодильником, стандартными серыми шкафчиками, узкой плитой  и округлым синим диванчиком,  с цветущим кактусом на окне и крошечным экраном на стене, показалась нереальной. 
Настоящим было синее небо над чёрным замком, сходящиеся на рассвете тучи, крепчающий ветер, буря будет долгой, а морские брызги  долетят до круглых мутных стёклышек в окнах.
Его потянуло туда.
Где у него были крылья. Где у него было небо. Снова.
Но он заставил себя  заварить чай с ароматом лайма, намазать маслом чёрный ноздреватый хлеб, включить телевизор. Постоянно повторяемые действия успокаивали и давали призрачную иллюзию настоящей жизни.  Завести бы кота, но Евгений Николаевич был стар, и если что, коту некуда будет деться.
Переставив туда, сюда чёрную ладью, так похожую на северную башню замка, он убрал звук в телевизоре и включил планшет.
На заставке была его фотография?
 Нет, конечно, не его! 
А дракона! 
Этот чёрный, как самая беззвёздная ночь в году, парящий на огромных крыльях, рогатый, с золотыми глазами ящер был точно таким, каким видел себя в горном озере в сотне километров от замка  Евгений Николаевич.  В своих странных, счастливых снах он был драконом. Он усмехнулся и включил игру, точнее сказать,  тренажёр для лётчиков.
Серый асфальт взлётной полосы остался где-то внизу. Ему распахнуло объятия родное синее небо. Он вернулся домой. И не стыдился слёз, капающих на планшет.
 Успокаивающе мигнули огни приборов. Он вёл свой самолёт, как тысячи, десятки тысяч раз, уверенно и спокойно.
Облака прошивал дождь, сверкали в тучах молнии, но ему было так уютно над бушующим океаном, над сияющими огнями городов, над множеством  игрушечных домиков, будто в объятиях любимой женщины. Когда он погнался наперегонки с белым шаром луны, зазвякал телефонный звонок. 
Неприятное треньканье вернуло его из небесной синевы. Он выслушал долгий звонок раз, два. Может, отстанут?  На третий раз Евгений Николаевич побрёл за трубкой.
- Ну что ещё?! – рявкнул он очень невежливо.
Сын, удивлённо помолчав, напомнил, что они ждут его на день рождения, свадьбу или ещё какое-то событие у внучки и правнука сегодня. Какое, он не разобрал.
- Не смогу, - прикинув, что в чужом доме он вообще не уснёт, значит, потеряет много времени зря, ответил Евгений Николаевич.
- Ба-а-ать, - проныл сын, - тебе только немного за шестьдесят, ну, понянчи правнука, наконец!
- Не смогу! – отрезал Евгений Николаевич и отключил телефон.
- Осуждаешь? – заглянул он в лицо жены на фотографии. – Брось, Маша, нам не о чем с ним разговаривать. Он поседел, стал дедом, повзрослел наш малыш, Машенька. А помнишь? Как мы с ним запускали самолётики из тетрадных листочков в клеточку? Он был таким смешным! Беленькая пушистая макушка, тёплые ладошки-солнышки, обе на моей руке помещались. А теперь? Нет неба, нет тебя. И нужен я только там. В замке.
Маша смотрела грустно и ласково, такая же фотография была на кладбище. Надо будет свезти на могилу розы, Машенька так любила алые розы. Только она его понимала. Всегда. И принимала всяким. 
Теперь он старался не смотреть на  цветы в витринах магазинов. Их алые совершенные бутоны вызывали приступы отчаяния, ему не хватало воздуха и болело глухо сердце.
 Евгений Николаевич отпил глоток давно остывшего чая, отломил корочку от безвкусного бутерброда. В холодильнике  были котлеты,  разогреть бы, игру всё равно придётся начинать сначала. Не хотелось. За окном рассвело,  бился в стекло  кленовый лист, такой же яркий и праздничный, как флаг на средней башне замка. Алый сияющий флажок с чёрным летящим драконом посредине. 
Евгений Николаевич устроился поудобнее на диване  в кухне,  под голову  сунул плюшевую потёртую подушечку, вышитую женой и пахнущую её духами-розовым маслом,  и понял, что засыпает.