Сборник рассказов

Двадцать третий

Аннотация: 
«Малоизвестный факт №839: На сегодняшний день живых людей осталось лишь 23 человека. И Вы — один из них. Все Ваши знакомые и окружающие Вас всего лишь прикидываются людьми, чтобы отвлечь Вас от поиска оставшихся 22 человек. Вам одиноко? Вам и должно быть одиноко».


Нику было четыре года и четыре месяца, когда он впервые осознал свое полное и всепоглощающее одиночество. Он и раньше, казалось, с самого рождения, ощущал его, но лишь к четырем годам мозг ребенка созрел настолько, что сумел облечь неясные чувства в слова.
Ник стоял в коридоре, тёмном и пустом, и смотрел через полузакрытую дверь на
свою семью. Мама вязала, отец смотрел футбол по телевизору, старшая сестра Карин сидела, уткнувшись в новенький айфон. Лицо её было сосредоточенным и серьёзным.
«Они другие», — с недетской тоской думал Ник. — «А я не такой».
Мама подняла голову, повернулась к двери и мягко сказала:
— Ники, милый, что ты делаешь в темноте?
Ник вздрогнул, попятился назад, чуть не опрокинул вазон, стоявший у входной двери, опрометью кинулся на второй этаж, прикрыл дверь своей спальни. Маленькое сердце стучало, как у загнанного кролика. Он сам не знал, чего боится.
Вскоре Ник убедил себя, что в целом мире он один-одинешенек, а рядом лишь куклы, большие и маленькие. Они умеют улыбаться и плакать, ходят в садик, в школу, на работу. Они заботятся о нём. Но они не такие, как он.
Как и все маленькие дети, Ник был уверен, что мир существует только ради него. Так что поначалу опекающие его куклы даже забавляли. Но потом он начал тосковать по людям, по своей настоящей семье. «Быть может, — думал он, — Мама Папа и Карин улетели на другую планету, а меня оставили с роботами, потому что лететь было опасно. Но ведь они скоро вернутся?»
Потом на смену глупым мечтам пришла глухая тоска, а с ней и безнадежность.
Жизнь Ники ничем не отличалась от жизни его сверстников. Родители, как и положено, целовали мальчика на ночь, но он не чувствовал тепла их губ. Карин то возилась с ним, то отсылала прочь, как надоедливого питомца. Ведь именно так поступают старшие братья и сестры. Ники пошел в детский сад, потом в школу. Его считали странным, но он научился притворяться. Вот только всепоглощающее одиночество — его персональная маленькая черная дыра — всё так же угнетало.
Подростком он много и часто думал о своем месте в этом мире, как и любой в его возрасте, задавался экзистенциальными вопросами. И поначалу пришел к выводу, что это с ним что-то не так, что он психопат или вообще шизофреник. Но наблюдая, как густая, теплая кровь толчками бьёт из правильно перерезанной вены (о способах самоубийства он прочел в интернете и сделал всё верно), чувствуя, как немеет рука, Ник понял, что с ним всё в порядке. Испугался и вызвал скорую.
Мама и Карин плакали, отец разрывался между слезами и желанием дать сыну ремня. Ник смотрел на это равнодушно. Он не был уверен, что его семья не притворяется.
Ник ходил к психологу, пил какие-то лекарства… лекарства, кстати, помогали. Ему становилось всё равно, кто ненастоящий: он или мир вокруг. И даже то, что, возможно, ни его, ни мира вовсе не существует, не могло взволновать парня. Потом Ник перестал пить таблетки, и гнетущее ощущение одиночества вернулось. Его снова окружали пластиковые манекены. Они старались (правда старались!) изображать чувства, но их застывшие кукольные лица не были способны улыбнуться или нахмуриться. И самое главное — у них не было сердца, которое могло бы чувствовать.
Ник поступил в колледж. Он всё ещё метался между двумя полюсами: мыслями о собственном сумасшествии и о том, что он, быть может, единственный живой человек. Падали самолёты, террористы взрывали людей, планету сотрясали природные и техногенные катастрофы, а Ник боролся со своим всепоглощающим одиночеством и всё искажающим чувством нереальности происходящего.
Он был мухой в медовой капле. Слиплись крылья, увязли лапки, сладкая гадость заливает хоботок, а несчастное насекомое думает о том, реальна капля или нет. Глупый и бессмысленный вопрос. Ответ на него ничего не даст.
Сильнее всего Ник прочувствовал фальшь, когда впервые занялся сексом. Унылым подростковым сексом, о котором и говорить не стоит. Два отчаянно стесняющихся друг друга подростка, во время поцелуя несложно зацепиться скобами на зубах. Прыщавая кожа под пальцами.
Все слишком обычно. Нику эта девушка, долговязая и в очках, почти не нравилась. Они просто были, казалось, последними девственниками колледжа. А Ник не хотел выделяться. Он старался вести себя как можно стандартнее.
Ник тогда притронулся к живому человеку впервые за долгие годы — его раздражали чужие прикосновения. Сердце его затрепетало в такт с сердцем этой нелепой девицы. Он чувствовал пульс под своими пальцами и не мог не надеяться, что все ужасы позади: вот она, живая, рядом, дышит в такт…
Это был обман. Маскировка и ничего более. Уже через секунду Ник привычно чувствовал под рукой холодный пластик человека-манекена, смотрел в пустые кукольные глаза. Она хорошо замаскировалась, но Ника обмануть не смогла. Он, конечно, и виду не подал, что раскусил ее.
Девушка еще пару раз предлагала встретиться, но Ник постоянно отшучивался, и эта тема сошла на нет.
Ник искал себе подобных. Очень-очень осторожно искал, не привлекая лишнего внимания.
Зацепка пришла из ниоткуда, из недр социальных сетей. Всего лишь глупая «пугалка» для впечатлительных особ. Хмыкни и забудь.
…«Малоизвестный факт № 839: На сегодняшний день в живых остались лишь 23 человека. И Вы — один из них. Все Ваши знакомые и окружающие всего лишь прикидываются людьми, чтобы отвлечь Вас от поиска оставшихся 22 человек. Вам одиноко? Вам и должно быть одиноко».
«23 человека», — подумал Ники. Что-то было в этом числе. Что-то точное, что-то близкое ему. В этом сообщении, написанном давным-давно кем-то ради шутки, было не больше смысла чем во фразе: «Я эльф. Нас три миллиона, а власти скрывают».
И всё же. И всё же Ник вновь и вновь прокручивал эту фразу в голове. Двадцать три… Двадцать три… Эти цифры резонировали с его нутром, с острыми краями маленькой чёрной дыры, жившей в его груди. Был всего один способ проверить, кто свихнулся, Ник или мир, но он бы никогда на это не решился.
Он вдруг вспомнил, как мама однажды порезала палец, а крови не было. Он точно помнил, что крови не было, только сочащаяся слизь. Мама, как всегда, мягко улыбаясь, сказала:
— Ники, уйди малыш, я сейчас приду.
И однажды Ник решился. Ему нечего было терять, кроме своей бессмысленной жизни, в реальности которой он очень и очень сомневался. Муха желала вырваться из капли меда, в которой увязла, даже если придётся пожертвовать крыльями и половиной ног. А может быть, и своей так тщательно спасаемой жизнью. И всё равно это лучше, чем мучительное и бесцельное существование.
Это оказалось удивительно легко. Слишком легко — наточить все ножи в родительском доме, куда Ник приехал на каникулы. Слишком легко — подсыпать снотворное в еду. Куклы, притворявшиеся его семьёй, были слишком беспечны. Неужто верили, что он один из них? Или думали, что он слабак?
Ник очень аккуратно связал их прямо в постелях, положил подушки на лица, подождал, пока тела перестанут дергаться. Ничего не происходило, реальность не спешила обретать ни смысл, ни полноту.
Ник пошёл на кухню за ножами. Он решил начать с Карин, превратившейся к тому времени в привлекательную молодую женщину. Она была так безмятежна и так естественна теперь, когда ей не было смысла больше притворяться.
Ник ласкающим движением провёл ножом по ее шее, с легкостью погружаясь в плоть, как в масло. Ник был уверен, что так быть не должно. Не мог он заточить дешевое лезвие до остроты скальпеля.
Он легко отсоединил голову от тела, повертел в руках, отбросил. Прошёл в ванную, вымыл руки, взглянул в зеркало, усмехнулся:
— Ну что? — спросил он сам себя. — Теперь-то ты знаешь правду?
Отражение лукаво ему подмигнуло. Медленно подняло окровавленные руки и потянулось к лицу Ника. Пальцы натолкнулись на прозрачную преграду и со скрипом провели по ней, оставляя смазанные багровые полосы на зеркальной поверхности. Ник вздрогнул, обернулся, увидел алые следы своих ног, увидел обезглавленный труп сестры в спальне и закричал.
Ещё до того как иссяк вопль, пронзительный и болезненный, словно крик новорожденного, Ник осознал: они люди, а он нет. Всё встало на свои места. Чёрная дыра в груди разрослась и наконец поглотила его.
Он смотрел на своё лицо, на то, как стираются знакомые с детства черты, как сливаются радужка и зрачок. Улыбнулся, демонстрируя мелкие, острые зубы. Слизнул кровь человеческого существа с ножа. Откуда-то он знал, что свежая еще вкуснее. Он пообещал себе попробовать.
Светало, когда существо, еще вчера называвшее себя Ником, вышло на крыльцо. Его сложно было спутать с человеком. Лицо было пусто, движения смазанны. Он поднял голову, посмотрел чёрными, лишенными зрачков глазами на занимающуюся зарю. Прогремел выстрел, снося новорожденному монстру голову.
Из-за кустов вышел мужчина с ружьём в руках, от всей души пнул безголовое тело и с чувством выругался. А затем добавил, обращаясь к молодому спутнику, бледно-зелёному от подступающей тошноты.
— Вот паскуда такая, кукушонок. И ведь пока не вырвется из человеческой оболочки, хрен его узнаешь. Будет под самым носом у тебя ходить, а ты и не заметишь.
— Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуяв на плечах
Ещё не появившиеся крылья, * — продекламировал бледный спутник стрелка.
Тот в ответ только хмыкнул и принялся затаскивать безголовый труп в дом. Его спутник пошел следом и еще сильнее позеленел в холле, наступив на чей-то палец.
— Неплохо он тут порезвился, гад. Даже не знаю, поможет ли здесь имитация взрыва бытового газа… — задумчиво пробормотал мужчина с ружьём.
— Здесь поможет только имитация падения метеорита, — печально сказал его спутник. — Откуда эти твари вообще берутся?
— А шут их знает, — задумчиво почесал бороду мужчина с ружьём. — Моё дело вычислить их и заставить выйти на чистую воду. Остальное не моя забота.
— Но… но он мог бы прожить жизнь человека… И никто не умер бы.
— Сорвался бы, рано или поздно сорвался бы. И тогда тремя жертвами дело бы не ограничилось, уж можешь мне поверить. Они такими страховидлами вырастают, если дело на самотёк пустить. Это так, младенчик был.
— И всё же, откуда они берутся?
— А мне пофиг, откуда они берутся. Я умею их различать, умею уничтожать, и хватит с меня этих знаний. С этим не успел, конечно. Чуток опоздал. А то и без жертв, бывает, обходится.
Пока они говорили, мужчина с ружьём открыл газовые конфорки, нашёл в гараже канистру с бензином, разлил его по полу, оглянулся, стараясь оценить ущерб.
— Скольких ты уже убил?
— Если считать этого, двадцать два, — сказал в ответ мужик и вскинул ружьё. — Ты, значит, двадцать третьим будешь.
Его спутник перестал притворяться человеком, оскалил зубы, медленно повернулся, с неприятным звуком выпуская полуметровые когти. Пуля оказалась быстрее.
— Тварь скользкая, почуяв на плечах ещё не появившиеся крылья… — с удовольствием повторил стрелок. — Тварь скользкая… Это ты про себя хорошо сказал. Тварь скользкая, а туда же… поэт. Поиграть со мной захотел.
Мужчина снова оглянулся, вздохнул:
— Как вы меня достали, выродки! Когда же вы закончитесь?
Где-то вдалеке провыла полицейская сирена. Стоило поспешить.



#53760 в Фэнтези
#22499 в Фантастика

В тексте есть: короткие истории

Отредактировано: 26.01.2019