Счастье в подарок

Счастье в подарок

На Борисовской улице стояла поздняя весна. Небо в росчерках белых облаков дышало свежестью, упоительно пахло сиренью. По широкой булыжной мостовой неспешно шагал высокий старик. Хмурый и неопрятный, с взъерошенными волосами и длинной курчавой бородой, он толкал перед собой тележку, полную бутылок из прозрачного стекла. Колёса тележки подпрыгивали на гладком камне, противно дребезжали, так и норовили свернуть. Бутылки бились о тонкие прутья и мелодично позвякивали.

У одного из домов мужчина остановился. Неловко поправил потрёпанный пиджак, недовольно покосился на стайку мальчишек, облепивших тележку. Погрозил пальцем больше для порядка: кому придёт в голову воровать такую дрянь? Тяжело поднялся на крыльцо, нажал на звонок и, не дожидаясь ответа, грохнул кулаком по стене: «Открывай!»

За дверью раздался шум, будто кто-то, падая с лестницы, потянул за собою хрустальный сервиз. На пороге возникла женщина. Ещё совсем не старая, в чопорном платье и засаленном переднике, она тащила хозяйственную сумку, забитую так плотно, что казалось по бокам вот-вот полопаются швы.

— Простите, Афанасий Андреевич! — запричитала женщина, роняя под ноги неподъёмную ношу. — Уже и не ждали сегодня. Я сама-то на кухне была, а тут слышу, звенит…

— Что у тебя, Клавдия? — грозно спросил старик.

Женщина осеклась. Засуетилась под неприветливым взглядом, нервно задёргала заклинивший на сумке замок. Но вскоре заметила улыбку в ясных карих глазах и расслабилась:

— Как всегда, Фаня. Как всегда. Немного того, немного другого.

— Такс, посмотрим, — Афанасий достал из-за пазухи пачку пустых накладных, послюнявил палец, быстро выбирая нужную бумажку, и опустился на корточки.

— Триста грамм Гнева, — залепетала Клавдия.

— Опять из банка звонили? — понимающе хмыкнул Фаня, брезгливо отставляя в сторону бутылёк с бордовой жидкостью

— Пол-литра Раздражения, — продолжила перечислять женщина. — Литр Печали и Ревность — двести грамм.

— Ревность? С чего это? — искренне удивился Афанасий, рассматривая на свет бутылку, в которой плескалась болотная жижа.

— Так соседи у нас новые, — смущённо пробормотала Клавдия, кивая на дом через дорогу. — Недавно переехали, вот мой и …

— Ты эту дурость брось! — возмутился Фаня.

Женщина понуро кивнула, а Афанасий закинул бутылки в тележку и покатил дальше. Вот бабы! Придумают же.

У дома, на который указывала ревнивая Клавдия, его уже ждали. Молодая светловолосая женщина стояла под цветущим деревом. Одной рукой она держала небольшую картонную коробку, перевязанную прочным шнурком, а второй пыталась одёрнуть подол короткого синего платья. Афанасий хмыкнул, рассматривая ладную фигурку. Старательно огладил бороду, кряхтя распрямил сутулые плечи: «Может, Клавдия и права?»

Из-за спины красавицы выглядывала маленькая девочка. Прижимая к груди нарядную куклу, она смотрела на старика огромными испуганными глазами.

— Новенькие? — сурово спросил Афанасий. Постарался придать голосу представительности, но получилось плохо.

— Да, недавно из столицы, — ласково улыбнулась женщина. — Вы извините нас, до переезда сдать не успели.

— Ну, выкладывайте, — смущённо буркнул Фаня. Вот ещё, извиняться вздумала. Выхватил коробку из тонких рук. Та оказалась почти невесомой.

— Тревога в основном, — виновато пояснила блондинка.

Фаня хорошо знал этот жалостливый, печальный взгляд. Неопределённо махнул рукой и отвернулся. Вот таких, как она, не любил больше всего.

Большинство людей, встречаясь с хмурым курьером, заискивали в надежде урвать побольше или, наоборот, хамили, презрительно цедили сквозь зубы: «Пошевеливайся!» И Афанасий считал, что это хорошо. Правильно и привычно. Можно не обращать никакого внимания: их, злобных и завистливых, и так наказала природа.

Но иногда, очень редко, на его пути попадались другие. Искренние, красивые. Не той внешней красотой, что даётся при рождении, стоит лишь ухватить нужный набор хромосом. А той, глубокой внутренней прелестью, которую невозможно ни подделать, ни купить. И эти другие злили Афанасия до зубовного скрежета, до разбитых кулаков и прокушенных губ. Мало того, что живут, не зная тревог и забот, так ещё и улыбаются так сладко и по-доброму! Афанасий чувствовал себя грязной и грубой пародией на человека. Животным, которого по ошибке выпустили на волю. Тошнило от самого себя, захотелось сделать какую-то гадость, пусть мелочную и недостойную, лишь бы стереть понимающую улыбку с идеального женского лица. Пусть покажет истинную сущность!

Фаня раздражённо сплюнул под ноги, прямо на чистенькую мостовую, на глазах у новой соседки. Как там её… Да какая разница. Развернулся, нарочито громко гремя бутылками, и поспешил прочь. Пусть не думает, что понравилась ему.

***

Старик уже скрылся за поворотом, а девушка так и стояла под деревом. Задумчиво смотрела туда, где недавно проехала скрипучая тележка.