Счастливый случай

Пепел сгорающих душ

Нина отложила телефон и тяжело перевела дух. Множество раз она приказывала себе не затрагивать болезненные темы в разговорах с малознакомыми людьми, не тревожить их душевные раны, но снова и снова нарушала собственные запреты, о чем искренне сожалела. И все же в нужный момент не могла удержать язык за зубами.
Девушка хотела помочь бармену, выразив сочувствие, однако теперь начала подозревать, что навредила ему и поставила под угрозу их дальнейшее общение. Опять.
Ей ли не знать, каким тяжелым камнем ложиться на сердце горе от потери родного человека, и что каждое напоминание о трагедии лишь увеличивает его вес, сколько бы времени не утекло с рокового дня…
Некоторые не находят сил, чтобы справиться с подобным грузом в одиночку и совершают необдуманные поступки, как, например, Джереми. К счастью, он вовремя осознал свои ошибки и самостоятельно избавился от пристрастия к легким наркотикам.
В каком состоянии сейчас пребывал бармен и что собирался делать, Нина представляла с трудом. Она заволновалась и, тем не менее, не стала предпринимать попыток с ним связаться. Собеседник предельно ясно выразил желание прервать разговор. Навязчивость не поможет наладить контакт.
С этими мыслями девушка легла в постель. Она будет долго ворочаться и уснет незадолго до рассвета, когда небо за окном начнет менять цвет с чернильного на серый, а пробудится в полдень, ощущая слабость и ломоту во всем теле из-за высокой температуры.
Нина достанет домашнюю аптечку, обнаружит отсутствие необходимых лекарств и захочет позвать Брук на помощь, но в последний момент передумает и отправится за медикаментами сама. Только все это случится завтра, а пока…
… Пока в соседней квартире Йен отключил телефон и небрежно бросил его на диван, затем вновь распластался на полу, раскинув в стороны руки и вперив взгляд в потолок.
Давние воспоминания стремительно затягивали его в свой мутный омут, горько и безжалостно терзая уставшую душу…

… Дискомфорт и боли в животе начали одолевать Лилиан Паркер, едва ее старшему сыну исполнилось десять лет, а младшему шесть. Медики не сразу диагностировали рак поджелудочной железы, но даже если бы они обнаружили опухоль раньше, чем она дала метастазы, существенно продлить жизнь пациентки не удалось бы.
О грядущей трагедии Йен узнал практически сразу после госпитализации Лили, случайно подслушав разговор отца с лечащим врачом. Известие обрушилось на мальчика сокрушительным цунами и на некоторое время низвергло его в пучину черного отчаяния.
Однако, детская психика отличается от взрослой – она гораздо пластичнее, выносливее и восстанавливается быстрее. Понимая, что скоро потеряет возможность обнять мать, услышать ее голос, почувствовать, как ее пальцы зарываются в его непослушные волосы, ласково взъерошивая их еще больше, Йен истово переживал, но постепенно примирялся с неизбежной утратой. К тому же, справляться с тяжелым депрессивным состоянием ему помогал пожилой онколог, чьи уста огласили немилосердный приговор для Лили.
- У тебя впереди целая жизнь, чтобы оплакивать маму, - сказал он однажды, присев на стул в коридоре рядом с плачущим ребенком. – Не стоит рыдать у нее на глазах. Если найдешь в себе силы отложить истерику – отложи. И постарайся сделать ее последние дни счастливее.
Йен воспринял совет со всей серьезностью. Проводя в больнице все дозволенные часы, он без умолку рассказывал Лили разные истории, смешил, говорил, как сильно ее любит, уверял, что все будет хорошо. Сам мальчик благополучного исхода не ждал, но жадно ловил каждую искорку радости в потускневших глазах матери, каждую слабую (если не сказать – вымученную) улыбку и старался запечатлеть в памяти совместное времяпрепровождение до последней секунды…
Как он понял много лет спустя, она играла с ним в ту же игру… Лживую, во многом эгоистичную, но дарующую желанные иллюзии. Возможно, по настоянию того же доктора.
Так или иначе Йен и Лили оказались во многом счастливее людей, прошедших через подобное: они сумели достойно попрощаться.
По-настоящему сложный период адаптации к новой жизни наступил через неделю после похорон, когда все сочувствующие родственники разъехались, и дом окутала непривычная тишина.
Лишь Джейсон изредка задавал вопросы о бессмертии души, рае, ангелах, боге и месте дальнейшего пребывания умерших. Так он выражал свою тоску по матери и нежелание мириться с невосполнимой потерей.
Поздним вечером, когда младший брат уснул, Йен в одиночестве бродил по комнатам, погруженным в удушающее ватное безмолвие. Болезненная, кипучая жажда действий не давала ему покоя, мучила, будоражила, вызывала дрожь, и он совершенно не представлял, как можно заполнить возникшую пустоту.
В просторной гостиной мальчик приблизился к панорамному окну, у которого стоял рояль, и долго смотрел на любимый музыкальный инструмент Лили. Открыв крышку, он опустил руку на крайние слева клавиши. Низкие протяжные ноты прокатились по окружающему пространству, приводя в движение застывший воздух, принося некое подобие облегчения. Музыка оказалась связующим звеном между безрадостным настоящим и счастливым прошлым, спасительным мостом, ступив на который, можно было временно заглушить боль.
Тогда Йен еще не умел играть. Он просто по очереди перебирал клавиши, мечтая о том, как станет знаменитым, будет давать сольные концерты в огромных залах, путешествовать по миру и посвящать каждое выступление матери, тем самым воскрешая в своем сердце воспоминания о ней, оживляя ее.
Мальчик увлекся грезами и не сразу обратил внимание на шум в библиотеке, смежной с гостиной. Последний гулкий удар и звон стекла вернули его к реальности. Йен опасливо оглянулся, помедлив, прошагал к нужной двери и осторожно ее отворил.
Он увидел на полу все содержимое массивного письменного стола, вместе с ним два опрокинутых стула, упавший абажур, осколки графина в луже темно-янтарного цвета и отца, стоящего на коленях возле кушетки, где любила сидеть с книгой Лилиан Паркер. Уронив голову на руки, Джузеппе беззвучно рыдал.
- Папа, - неуверенно позвал Йен и двинулся к нему, вытянув перед собой руку.
Мальчик полагал, что прикосновением сумеет утешить Джузеппе, смягчить последствия сильного потрясения, причиной которого невольно стал, и если не забрать все страдания, то, по крайней мере, уменьшить их молчаливой поддержкой.
- Уй…ди… - негромкий ответ хлестнул Йена подобно удару кнута: – Уйди. Проваливай!
Именно в тот миг ослепительной молнией сверкнула в его сознании адресованная отцу мысль: «Лучше бы ты умер вместо нее!». Быть может, произнесенная, она заставила бы Джузеппе задуматься, но его первенец, упрямый и гордый, повзрослевший до срока, промолчал. Он ушел. Без лишних слов, возмущения, слез. Ушел, стиснув зубы и затаив в сердце злую обиду, которая не угасала с течением времени. Невысказанная, подавляемая, она копилась и набирала силу, тлея на углях сыновней любви, а с появлением новой женщины в жизни Джузеппе наконец поднялась бушующим пламенем и нашла выход, раскрыв воинственный дух Йена во всей его грозной красе.
Ко дню свадьбы пятнадцатилетний юноша учился в одной из самых престижных школ Нью-Йорка и успел обрести двух преданных друзей и сообщников, таких же изобретательных шкодливых гениев.
Лили не узнала бы сына, увидев его с Джо и Максом при обсуждении планов мести или при их воплощении. Не захотела бы узнать, каким хладнокровным, расчетливым, коварным и безжалостным он порой становился. Она бы вразумила Йена, посоветовала перенаправить завидную целеустремленность в иное русло, но… ее больше не было рядом.
А Джейсону банально мешали возраст и отсутствие опыта в решении житейских проблем. Тем не менее он предпринимал попытки восстановить хрупкий мир в семье, зачастую без зазрения совести пользуясь тем, что старший брат всегда ставил его интересы выше собственных.

Йен вздохнул.
Медленно, будто нехотя преодолев сопротивление ресниц, из уголка глаза выкатилась одинокая слеза и скользнула к уху, оставив на коже тонкий теплый быстро высыхающий след.
Небрежным жестом мужчина смахнул влагу с лица и запустил пальцы в свои без того растрепанные волосы. Голубые глаза зашарили по комнате в поисках новых деталей в привычной обстановке, будто незнакомые предметы могли появиться без участия владельца квартиры и способствовали излечению от хандры.
Естественно, диковин не обнаружилось. Паркер перевернулся на живот, а затем, оттолкнувшись руками и от пола, резко вскочил на ноги. Перед взором замелькали черные точки. Дождавшись завершения «светового шоу», он приблизился к окну и отдернул штору. 
В мегаполисах жизнь била ключом двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, не оставляя места унылой ночной тишине провинции. За это свойство Йен любил большие города. Глядя на многочисленных прохожих, веселых или с озадаченными выражениями на лицах, он практически всегда мог сказать себе: «Твоя жизнь сложилась лучше, чем у многих других. Определенно, бездомный, спящий на скамейке в парке, или девушка в инвалидном кресле отдали бы все, лишь бы оказаться на твоем месте. Поэтому хватит ныть. Все наладится. Когда-нибудь это обязательно произойдет. Ты справишься.».
Но сегодня самовнушение не запускало цепную реакцию по улучшению эмоционального состояния. Пожалуй, оно возымело обратный эффект. Отчаяние, тоска, гнев и разочарование остервенело боролись с логическим мышлением, подобно солдатам, яростно осаждающим крепость заклятого врага в предчувствии победы.
Мужчина закрыл глаза и прислонился лбом к прохладному стеклу. С каждым днем ему все сложнее становилось усмирять внутреннюю бурю. Контроль ускользал. Близился взрыв. Так, может, стоить заранее спустить тормозные механизмы, чтобы смягчить последствия неизбежной катастрофы?
Паркер покосился на запертую дверь спальни.
- Не сегодня, - прошептал. – Не сегодня.