Седьмая жизнь

 «Я не хочу того, что кажется... То, что во мне, правдивей, чем игра…»   

 «Я не хочу того, что кажется...
То, что во мне, правдивей, чем игра…»
Гамлет (Уильям Шекспир) 

«Никогда не знаешь, что наступит раньше, – следующий день или следующая жизнь»
Тибетская пословица

    ПРОЛОГ

    Пистолет сухо сплюнул предохранитель и уставился на меня чёрным глазом. Я тоже смотрела на его начищенное, поблёскивающее в полумраке дуло. За ним на втором плане размытыми акварельными контурами расплывалось лицо моего мужа, искажённое, мертвенно бледное, но вызывающе-ликующее. Редкие короткие волосы прилипли к высокому лбу, округлившиеся глаза лихорадочно светились, искривлённый в подобии не то улыбки, не то отвращения рот нервно подёргивался. В повисшей паузе утонули все окружающие звуки и запахи, создавая иллюзию нереального. Время, казалось, застыло, погрузившись в некий вакуум, и ждало только команды, которой мог стать самый скупой, безобидный, невзрачный жест. «Глупо…» – подумала я и закрыла глаза. В это мгновение грянул выстрел. 

Часть 1

…за три часа до…

Нежно-голубой флакон весело поблёскивал от света рождественской иллюминации. Под самым потолком магазина красовался огромный петух, сплетённый из разноцветных гирлянд. Он гордо восседал на бутафорском столбе с надписью «2017», будто предупреждал каждого о своей скорой безграничной власти.  Я поднесла запястье к лицу и снова вдохнула свежий, чуть сладковатый аромат. Он завораживал и бессовестно напоминал о лете, солнце, море и отдыхе. «Да, он ему подойдёт как нельзя лучше...», – подумала я и улыбнулась, дав понять консультанту, что одобряю её старания. «Прекрасный выбор», – привычно провозгласили идеально очерченные губы женщины, а длинные пальцы, унизанные сверкающими кольцами, принялись колдовать над подарочной упаковкой. «Да… Прекрасный выбор для прощального подарка. Тео оценит…», – мысленно согласилась я с ней. Мой взгляд следил, как ловко работают её руки, позвякивая массивными браслетами, а я думала, что парфюм нужен человеку для того, чтобы помочь раскрыться или, наоборот, спрятаться от внешнего мира. Обнаружить в себе свои лучшие «нотки» или, напротив, завуалировать худшие. По-видимому, с духами дела обстоят в точности так же, как и с людьми. Один человек помогает другому найти своё истинное «Я», выявляя в себе и в партнёре прекрасное или скверное. Странно, что избитую фразу всех времён и ЗАГСов «две половины одного целого» никто не пытается продолжить – «разделённые для того, чтобы найти истину». И только немногие из нас в состоянии понять, что ни космос, ни фантасмагория, ни случай не имеют значения. Всё просто: человеку нужен человек. Это и есть самая большая тайна. С одними мы становимся смелыми, напористыми, добиваемся высот и получаем награды. C другими – делаемся кроткими, милыми и беспомощными, увязая по уши в семейном быту и женских романах. С одними хочется освоить парашют, а с другими – кулинарную книгу. С одними тянет петь и смеяться, а с другими – просто молчать и слушать. Но что делать, если присутствие некогда любимого человека обнаруживает пустоту, перманентное одиночество даже в присутствии тысячи людей? Ответ у меня был готов давно, но, мысленно повторяя его, я замечала, что сердце каждый раз начинало учащённо биться, словно «запуская» внутренний маятник. Я давно уже расшатала себе нервы вегетососудистой дистонией, штукой коварной и непредсказуемой, как сама женская натура. Возможно, этот недуг с длинным названием считается больше дамским именно потому, что питается эмоциями, истериками и чувствительностью. Вот и сейчас он нахлынул внезапно, остужая кровь и сея панику. Я содрогнулась от его неприятного прикосновения и ощутила, как кожа под одеждой покрывается мелкой дрожью, а от лица отливает кровь и исчезает недавний морозный румянец.  Я глубоко вдохнула, медленно бесшумно выдохнула и приказала себе не бояться. Главное – не поддаваться панической атаке. 
 С вами всё хорошо? – участливо поинтересовалась женщина-консультант, а я поспешила успокоить её неискренней улыбкой. – Как вас зовут и для кого презент? – вежливо спросила она и, заметив моё замешательство, поспешила объяснить. – К подарочным упаковкам у нас имеются вот такие праздничные симпатичные открытки с уже заготовленными именами.
 Меня зовут Кристина, но не думаю, что вы найдёте это имя среди ваших открыток. 
 Есть Кристэль и… Кристин! – женщина извлекла из стопки две розовые лакированные карточки.
 Наверное, Кристин подошло бы, но я хотела бы остаться инкогнито, – пошутила я, и консультант засмеялась, обнажив крупные, неестественно белые зубы. 
Я вышла из магазина и остановилась на крыльце, вытянув руку в сумеречное пространство. Тут же две крупные капли упали на мою ладонь. Зонт доставать не хотелось. Решила немного переждать, закуривая первую в тот день сигарету. Сумерки – самое загадочное время суток. В них есть нечто мистическое, промежуточное, неопределённое, – то, что между «до» и «после», «ещё» и «уже». Это преддверие в чистом виде, туннель ожидания. Сумерки можно сравнить со светом в кинозале перед просмотром фильма. Меня всегда завораживал этот момент: лампы начинают медленно гаснуть, словно факелы в каменном гроте, зал затихает и… На несколько секунд мы оказываемся в плену предвкушения. 
Невысокий человек с лицом цвета перепаханного чернозёма вырос передо мной так неожиданно, что я вздрогнула. Не говоря ни слова, он сунул мне в руку рекламный лист и пошёл дальше, раздавая направо и налево свой бумажный товар. Я опустила глаза на полученную карточку. На меня смотрела жирно выведенная цифра 7, а под ней мелким шрифтом было написано: «Новый салон красоты «Седьмое небо». Семь, семь, семь! Ему, Ей или Им не нужно было напоминать мне о предстоящем витке жизни. Я уже научилась ощущать уход старого и приближение нового и была к нему почти готова. Вы спросите, почему почти? Потому что всегда наивно оставляла место для надежды. И каждый раз, когда приходило время решаться, она покидала меня быстро и бесповоротно. Альтернативы не предвиделось. Хотя теперь дело было не в ней, а в судьбе, когда-то предсказанной мне на ночной безымянной станции. Я выдохнула порцию дыма, прикрыла глаза и заставила себя подумать о чём-то хорошем. Не получилось. В последнее время это редко удавалось. Любые милые памяти мелочи, симпатичные детали и разного рода позитивные мысли в мгновение ока становились терпкими и неприглядными. Будто всё, что было в них прекрасного, спряталось, подобно жемчужине, в склизкой каменной ракушке, и теперь был виден только её серый и бугристый каркас. Моё подсознание словно смотрело через искажённую линзу, каждый раз указывая на недостатки, перекраивая всё по-своему. С его подачи печаль казалась скукой, участие – подхалимством, любовь… Любовь представлялась лернейской гидрой, и отыскать среди её девяти голов одну бессмертную казалось невозможным. Но, несмотря на эту многоликость и искажённость, я её ощущала во всём. Даже там, где по сути ей было не место, – в одиночестве, ставшем привычным… В равнодушии, замаскированном под свободу… В навязчивой хронической обиде, которую можно было принять за грусть… И эта любовная мимикрия – не что иное, как моя форма самозащиты путём самообмана. 
Детский смех вывел меня из оцепенения. Девчушка лет шести звонко заливалась, подскакивая то на одной, то на другой ножке. Она с трудом поспевала за мамой, которой приходилось волочить ребёнка за собой. Радость девочки адресовалась огромному надувному перламутровому шару в форме цыплёнка, который на невидимой нитке в панике метался за хозяйкой под дождём и ветром. Я посмотрела на промокшего латексного птенца и вспомнила свой первый в жизни страх…