Сейф

Сейф

   Сейф

               После рождения я аномально долго не мог заговорить. Физически я был здоров, но что-то в моем мозге запрещало открыть рот и сказать первое слово. Когда мне исполнилось семь, а я до сих пор ничего не сказал, мать прочитала сказку о чудовище, что таится в высокой траве на окраине нашего городка. Это чудовище в сказке называлось Локту. Оно передвигалось быстрее ветра на четырех мускулистых конечностях, скрытых в чешуйчатом плаще с глубоким капюшоном.  Мать рассказывала, что Локту приходит только к тем детям, которые не умеют говорить. Он прокрадывается в ночи прямо к кровати, наклоняется к лицу жертвы, хватает за шею и когда ребенок посыпается, резко откидывает капюшон. Говорят, что под плащом Локту нет ничего, кроме десятка тысяч маленьких глаз, слепленных в подобие человеческого тела. И тот, кто увидит эти глаза, навсегда теряет рассудок. В ту же ночь, в сентябре 2098 года, я сказал свое первое слово. Этим словом было «Локту».

                 Я рос тихоней, без братьев и сестер, с двумя тихими родителями. У меня была своя комната с видом на канал Бьюфорда и вечную улицу с серокаменными узкими домами. В нашем маленьком городке в Новой Голландии таких, как я, называют моргуши, на манер жителей приморских деревень. Моргуши это вкусные жирные рыбы из породы окуней, которые бояться яркого света и потому поймать их можно только в безмятежную звездную ночь. Не то чтобы я боялся света, но на свету мне и впрямь было как-то неуютно, будто кто-то меня разглядывает под мощным микроскопом. Однако настоящая проблема крылась не в дневном свете, а в черной, как копоть, ночи. Каждый раз, когда закат истлевал на горизонте, я готовился к адским мукам бессонницы. Приходящая ночь приносила с собой чудовище с тысячью глаз.

                 Этот  мифический Локту преследовал меня много лет, пока я рос в доме родителей возле канала Бьюфорда. Теперь то я знаю, что мать придумала его специально, чтобы заставить меня говорить. И это подействовало, но цена оказалась слишком велика.

                В мою жизнь ворвался страх. Я боялся сомкнуть глаза, опасаясь, что открыв их, увижу перед собой Локту. Мне стоило великих усилий заставить себя вылезти из постели и пойти в туалет помочиться. Первое, что я делал, когда выходил в коридор, это прижимался к стене и лихорадочно нащупывал выключатель.  Пятно электрического света от слабой лампочки было для меня уголком рая. Эти ночные походы в туалет превращались в настоящие схватки с ночными кошмарами. Обычно за ночь я пропотевал так, что простыни можно было выжимать. Засыпал я под утро, изможденный, измученный, и скоро меня будили, чтобы отправить в садик, в школу, в местный колледж.

               Меня зовут Бйой Рактес. Это имя когда-то принадлежало голландскому пирату, о котором ходили легенды, но я с ним ничего общего не имею. Во мне нет того бесстрашия, которое нужно, чтобы прыгать на чужие корабли, подставляя грудь под ядра, сабли и боевые топоры. Все мои подвиги заключаются в ночном преодолении четырех метров, которые разделяют спальню и туалет.  Так было тогда. Так осталось и теперь.

               Теперь я живу в Утрехте в 25-ти этажном муниципальном здании, где небольшие квартирки сдают в наём пенсионерам или мелким клеркам, навроде меня. Я уехал из родного городка несколько месяцев назад, надеясь, что перемена места поможет мне излечиться от невыносимого страха перед  Локту. Я устроился в местный госархив на самую тихую и скучную работу в мире.  Каждый день я должен каталогизировать людей пенсионного возраста по алфавитному порядку, вычеркивать мертвых, вносить живых. Вечером я иду домой, покупаю себе еду на ужин, потом смотрю телевизор до часа ночи и затем с ужасом поворачиваю голову в сторону спальни, куда я должен пойти, чтобы лечь спать. Перемена мест меня не спасает.

               Мне уже тридцать пять лет и я взрослый мужик, но от этого мне не легче. В любом возрасте есть свои преимущества. Теперь я могу спать с включенным светом и никто мне не скажет выключить его.  Так я и делаю почти каждую ночь, но со светом спать невозможно. Организму для сна нужно вырабатывать мелатонин, а при свете этого не происходит. И очень скоро свет начинает истязать почти так же, как темнота.  Я выключаю свет, чтобы мое тело упало в обморочный сон, но этот сон обманчив. Я просыпаюсь уже через двадцать минут и теперь не знаю, как мне снова подойти к выключателю. Тьма вокруг оживает, окружает меня. Я знаю, Локту ждет подходящего момента, чтобы бросится на Бйоя Рактеса – человека, который не знает, как побороть свой страх.  Иногда я мочусь прямо в кровати. В детстве я не мог себе позволить этого потому, что боялся родительской взбучки, но сейчас я взрослый мужчина и могу мочиться прямо под себя.

                   Ни один человек в мире не знает моей радости от вида первых проблесков зарницы. Радости, которую испытываю я, садясь в постели и поворачивая лицо к высокому узкому окну с видом на белеющее восточное небо. Я сижу перед окном целый час, наблюдая за каждым мгновением рассвета. Тьма исчезает, превращаясь в серую тень, которая отступает со стен, пола и потолка, как медленно снимаемый чехол.  Я почти ощущаю первое дыхание нового утра. Иногда я думаю, что влюблен в рассвет, как в женщину. И тот  час, что я провожу с ним, почти так же прекрасен, как супружеская близость.