Селден Эдвардс

Селден Эдвардс

Вилер Верден направился по адресу: Бергассе, 19, только на третий день по приезде в Вену. По крайней мере он ни словом не упомянул о более ранних визитах в своем дневнике, который вел с необычайной тщательностью почти с первой минуты своего прибытия. Первые дни в Вене он пытался, — если так можно выразиться, — справиться с восторгом перед блеском этого города, о котором столько знал, но где ни разу прежде не был. Однако вскоре на него навалились всевозможные проблемы, а в душе поселилось тяжкое ощущение собственной чужеродности. Вилер оказался вдали от дома без документов и без средств к существованию. Правда, до той минуты как молодой человек осознал всю серьезность своего положения, он, можно сказать, им наслаждался. Большую часть первого дня он пребывал в полном восторге от того, что оказался в этом поразительном, величественном городе. В конце концов это была Вена 1897 года. Как ясно из его дневника, в первый час своего пребывания в Вене Вилер мучительно пытался рассеять царивший в голове туман, прийти в себя и осмыслить свое положение; он напоминал человека, очнувшегося от долгого тягостного сна и от какого-то свалившегося на него несчастья, которое сам был не в силах вспомнить.

Первые минуты Вилер лишь тупо глазел на красивых мужчин в черных сюртуках и цилиндрах; элегантно одетых дам в длинных платьях, с талиями, затянутыми в корсеты, и четко обрисованными бюстами; армейских офицеров в ярких, украшенных регалиями мундирах, и рабочих, спешивших куда-то со свертками упакованных завтраков. По улицам, застроенным величественными зданиями — их мраморные фасады прославляли Вену конца девятнадцатого века, — ехали всевозможные экипажи, запряженные лошадьми.

Хотя Вилер Берден никогда не бывал в Вене, он не раз туда путешествовал в своем воображении. Благодаря присущим ему способностям к языкам он свободно говорил по-немецки и имел общее представление о том, как должен вести себя молодой человек в столице Австро-Венгерской империи конца девятнадцатого века. И то и другое было заслугой его мудрого старого ментора, Почтенного Хейза — которого мы вам еще представим, — и результатом тщательной подготовки. Действительно, по некоторым размышлениям вы скорее всего придете к выводу, что в отличие от многих других героев невероятных приключений Вилер к своему путешествию был готов.

Вскоре после прибытия, пытаясь суммировать первые впечатления, Вилер подробно опишет в дневнике свои самые первые минуты на Рингштрассе, широком великолепном бульварном кольце города, где он очнулся, витая между забытьем и реальностью. За свою жизнь он дважды был под наркозом: первый раз, когда ему ребенком удаляли миндалины, а второй раз в 1969 году, уже взрослым, когда ему оперировали селезенку, порванную разъяренным «чертовым ангелом» во время нашумевшей потасовки после рок-концерта. Однако на сей раз Вилер не лежал неподвижно в больничной палате, тупо моргая при виде стерильно вымытых стен и лиц медсестер, а медленно приходил в себя, шагая по прелестному широкому бульвару, изумленно взирая на изящно одетых прохожих и роскошные здания.

Впоследствии он вспоминал, как бесцельно бродил по городу, улыбаясь и глазея на эти поразительные сооружения в совершенном изумлении и восторге — так, словно тот же механизм, что перенес его в это сказочное место, заодно освободил его от всех земных треволнений.

Как Вилер догадался позднее, он начал свой путь возле Дунайского канала[Имеется в виду рукав реки Дунай длиной 17,3 км, который образует остров, где расположены два района Вены. — Здесь и далее примеч. пер.] и успел обойти почти половину старого города, прежде чем до него дошло, что он понятия не имеет, где находится и в какое время попал. Его привлек газетный киоск, он взял первую попавшуюся газету и только тогда понял, что это и есть тот самый город. Все его впечатления вели к неизбежному заключению, основанному на ярких описаниях Хейза именно этого времени и этого места, собранных в «Произвольных записках». Но в ту минуту Вилер, разумеется, был в первую очередь озабочен практическими вопросами. То, что он, по какому-то странному совпадению, оказался именно в том месте и в тех временах, о которых был так много наслышан, поразило его позднее…

В первую очередь следовало заняться своей одеждой. В то время как он глазел на венцев, те, в свою очередь, пялились на него, а это, учитывая его положение иностранца, могло быть чревато чем угодно. То, что на него глазели, как вам известно, для моего сына было не в новинку. Длинноволосый, с усами Дикого Билла Хикока, Вилер в середине 70-х пять лет подряд входил, по оценке журнала «Пипл», в десятку самых узнаваемых людей; как выразился один из его школьных учителей, Берден всегда был «своеобразным зрелищем». Проходя мимо, венцы с подозрением поглядывали на Вилера — конечно, не потому, что узнавали, как узнали бы современники, а просто любопытствуя, с какой стати этот сорокалетний, странно одетый мужчина оказался на Рингштрассе. В это прохладное утро рубашка с короткими рукавами казалась не только неуместной, но и малопривлекательной; во взглядах прохожих мелькало не только удивление — подозрение и даже угроза.

Поскольку непрошеное внимание было вызвано не дурной славой, а лишь странностью его вида — а в его положении анонимность была предпочтительнее всего прочего, — Вилер решил в первую очередь позаботиться о своей внешности.

И хотя более предусмотрительные люди — к примеру, его мать, — наверное, посоветовали бы ему семь раз отмерить, прежде чем отрезать, он решил действовать незамедлительно. И потому, добравшись по бульварному кольцу до района оперного театра, он совершил свой первый, оказавшийся судьбоносным поступок, запустивший в действие все последующие события и сделавший его раз и навсегда главным героем нашего повествования.