Сердца. Сказ 3.

Бог

Война.

Два сокрушающих слога, сметающих на пути своём мир и мирных, расщепляющих порядок и порядка придерживающихся, обесценивающих и материю, и духовное. Война есть неотделимая часть человеческого характера; внутренняя нужда и – при явлении – чуждая черта. Война – чума. Война же – панацея.

Я наблюдаю редеющие сёла и опустелые армии. Хаос беспричинно опоясывает людей, теплящихся на камнях спокойствия и эйфории. Люди достигают точки невозврата, и обновления происходят средь людей не без помощи рассекающей их поля косы-смерти.

Люди не умеют жить без войны. Они живут ею. Они живут от одной войны к другой, вкушая сладость «после» и вкушая этому «после» в момент «до». Люди — сгусток не имеющей формы субстанции, ибо люди не ведают происходящего и, словно бы, оказываются слепы к грядущему. Война перестала слыть умной; её обесчестили, запятнали и исковеркали. Я жалею её. Но не жалею людей.

Брызжущие слюной правители ярыми жестами переправляют пуганных в угодные им дебри страшного леса, где хищники внимают доброй жертвенности.

Я ступаю по высеченной деревне. Из звуков – мои шаги и редеющий вой средь покошенного забора. Дома ограблены и сожжены, былые жители ограблены и сожжены, мир целиком – ограблен и сожжен. Волею людской. Ради блага одних в поминальную книгу заносят имена других. Этого не может понять даже Бог.

Люди забыли с кем и против кого ведут свои войны, лишь направляющие их руки всё ещё ведают истинные причины. Однако и последние вскоре окажутся под укрытыми забвением и привычкой.

Бог Жизни однажды заверил меня: в войне победить невозможно, все стороны – заведомо проигравшие, ибо несут колоссальные потери, несмотря на конечный результат.

Следующая деревня – со стрекочущими детьми – вымрет от болезней раньше, нежели от голода и печали. Я наблюдаю за маленькой девочкой, сидящей подле оплакивающего павших под завалом родителей юнца; она перебирает камни и на секунду одаривает меня взглядом крохотных глаз. Девочка не внимает происходящему в силу малых лет; так не есть ли война, бесчинство, уродство и прочие недуги мира – лишь оплот воображения, нашего отношения к тому?