Сердце Атлантиды

"И придут трое: духовный, мудрый и материальный. Они воскресят память предков либо обагрят кровью весь мир"

Глава 1.

1 день Посейдеона по летнему календарю, полдень

 

Два месяца до трагедии

ПАЛЛАДА

 

Яркий желтый круг, слепивший зрение, переместился в зенит. Толпы людей, сновавших по городу, казались утомленными. То тут, то там на улицах и площадях на землю валились люди, пробывшие под открытым небом слишком долго. Чудилось, что солнце пылало слишком близко к земле, отчего ни дома, ни деревья, ни люди с животными не отбрасывали длинноногих теней, которые обычно спешили впереди своего обладателя, либо задерживались позади, не желая двигаться с места. Все движение в городе казалось измученным, парализованным от жары. Под навесными балдахинами, дарившими небольшой уголок с тенью, на главной площади теснились торговцы, покрытые липким потом, выступающим на их лицах. Тяжелый жаркий воздух заполнился терпкими запахами сладких фруктов: фиников, инжира, слив, плоды которых стремительно перезревали под палящим зноем. Маслянистый и горький запах пряностей чувствовался во рту, стоило только пройти мимо больших мешков, до краев наполненных разноцветными травами и приправами. Многие торговцы, утомленные жарой, молча сидели на ковриках, обмахиваясь тем, что попадало первое под руку. Особо стойкие продолжали призывать мимо проходящих людей купить товар, настойчиво подсовывая под их носы спелые гранаты, сочившиеся кровавым соком, просеивая сквозь толстые липкие от пота пальцы крупные зерна ячменя и пшеницы, и подкидывая в ладонях ярко-желтые дыни. В другом конце торговой площади женщины с готовностью раскатывали перед покупателями сложенные в рулоны ткани и вываренную кожу. Рядом с ними, проливая капли, смуглый мужчина с густой черной бородой разливал по киафам  пряно-медовое финиковое, сливовое и виноградное вино, оливковое масло и уксусы. К нему подошел старик, одетый в пурпурный хитон с серебряными фибулами на плечах, низ которого был аккуратно подшит. Складки ткани, образованные от тяжелого ремня под поясом, и гиматий  практически скрывали большой живот. Рядом с ним перетаптывалась с ноги на ногу молодая девушка, облаченная в парадные одежды белого цвета с золотым орнаментом, вышитым каймой по нижним краям ее хитона и диплодиона. Правой рукой, украшенной витым браслетом, перетянутым жемчужной нитью, девушка держала небольшой опалах на костяной ручке. Медленными движениями она обмахивала лицо без интереса оглядывая торговую площадь. Торговец вин тут же расплылся в широкой улыбке желтых зубов. Размашистым жестом он указал на свои товары, предложив покупателю большой выбор. Старик внимательно изучал киафы, после чего указал на содержащий сливовое вино. Торговец услужливо протянул киаф покупателю и стал выжидающе ждать реакции. Однако, прежде чем старик успел сделать хотя бы глоток, в одну секунду что-то изменилось. Откуда-то сверху, с самой высокой точки четырех островов, связанных между собой каналами и мостами, раздался звук гонга. Резкий, будто вбивающий клинья, он промчался по всем, даже самым узким улочкам, привлекая к себе всеобщее внимание. Уставшие лица тут же расслабились, улыбки заплясали на губах, разговоры, коих не было слышно практически нигде, тут же оживили город, в котором известили о празднике Посейдона.

Посейдоника Паллада стояла на коленях. Склоненная в покорности голова упиралась лбом во внешние части ладоней, сложенных большими пальцами друг к другу. В такой жаркий день прохладный мраморный пол отдавал приятной свежестью, приводя в порядок мысли разгоряченного сознания. Посейдоника молилась во внутреннем дворике храма Посейдона перед его изваянием, гордо высившимся посреди бассейна. В нем невесомо плавали кувшинки с большими благоухающими бархатными цветениями. Голова Посейдона была почти на уровне, где завершались стены, а трезубец морского властителя и вовсе превосходил по высоте строение храма. Когда шел дождь казалось, что это Посейдон дарит храму воду, которая стекала по трезубцу прямо в бассейн. Водная гладь нетерпеливо запружинила, когда посейдоника зачерпнула воды и, поцеловав ее, плеснула себе прямо в лицо. После чего поднялась на полусогнутых ногах и попятилась от статуи Посейдона мелкими шажками. Отойдя на несколько метров, она, наконец, разогнула спину и смахнула с лица оставшиеся капли. Паллада знала, что уже сегодня после заката вернется в этот храм не простой послушницей. Краем глаза девушка заметила, как к ней приблизились две рабыни, каждая из которых держала элемент одежды. Та, что постарше, с седыми коротко стриженными волосами аккуратно держала на весу полупрозрачный хитон и кожаные сандалии, а младшая, подаренная храму девчушка, с трепетом разглядывала разложенные на подушке, которую держала в руках, украшения: венок из сосновых веток, украшенный драгоценными нитями, камнями и ракушками, ожерелье и серьги из черного морского жемчуга. Сделав небрежное движение рукой, Паллада заставила младшую рабыню встрепенуться и отложить подушку на стол. После чего она быстро приблизилась к посейдонике и помогла ей раздеться. Внутренний двор хорошо просматривался со всех сторон храма, но сейчас в нем не было практически никого, кроме рабынь и самой Паллады. Остальные жрицы и послушницы готовили на берегу центрального острова обряд, поэтому внутри храма стояла потрескивающая тишина, которую прерывал только тихий шелест одежд.

Плавным движением посейдоника распустила свою прическу, отчего на спину волнами ниспала копна длинных жгучих черных волос. Паллада с ожиданием посмотрела на старшую рабыню. Та поднесла к носу посейдоники небольшой сосуд. Приятный запах розового ароматического масла вызвал на лице Паллады легкую полуулыбку. Рабыня сочла это за положительный ответ и натерла маслом тело посейдоники, тщательно втирая его в кожу. Позволив облачить себя в праздничную одежду, Паллада поправила ожерелье на шее. Затем старая рабыня осторожно подвела голубые глаза девушки смесью масла и сажи, а ресницы и брови подчеркнула сурьмой. Когда последние приготовления завершились, Паллада шумно выдохнула. Она чувствовала, как кожа стала гусиной, а одновременно сладостное и пугающее чувство предвкушения коснулось ее желудка и горла. Оглянувшись на статую Посейдона, под чьим каменным пристальным взглядом проходила вся подготовка, Паллада мысленно попросила его благословления, после чего покинула стены храма. Едва посейдоника выступила за массивную дверь, ей предстала зачаровывающая картина: под храмом, находившимся на вершине центрального острова, простирались земли, принадлежавшие Посейдону. Крутой спуск ступеней от высокого строения вел вниз к обширному плоскогорью, простирающемуся на многие мили вперед. Отсюда открывался вид на основной остров и три острова-кольца, разделенных толщами морской воды. У Паллады каждый раз перехватывало дыхание от чудовищной силы, исходившей от места, которое она считала домом. Кругом пестрила зелень, в плодородную землю вгрызались самые разномастные деревья и кустарники, плодоносящие круглый год. Морской бриз, принесенный изменившимся направлением ветра, трепетал в бухте белоснежные паруса величественных кораблей. Гальюнные фигуры из серебра, меди и золота отбрасывали на воду яркие отсветы, а издалека полыхали, будто маленькие солнца, слепя взгляд.  Издали доносились трубные звуки, издаваемые диковинными слонами, привезенными из другого уголка земли. Зажмурившись от удовольствия, Паллада услышала фыркающий звук. К ней подвели белоснежного жеребца, нетерпеливо мотавшего головой и рывшего песок копытами. Он готов был ринуться вперед, неостановимый, как сам ветер, но уздечка сдерживала его прыть. Палладе предстояло проехать на нем все острова и достигнуть озера Единства. Она опасливо осмотрела животное, но все же взобралась ему на спину с помощью рабынь. Они же стянули с головы жеребца уздечку, предоставив Палладу воле Посейдона. Все местные жители верили, что он собственной персоной обращается в белоснежного коня в первый день Посейдеона, знаменуя пришествие нового календаря. На эти десять лет Единой жрицей становилась одна из послушниц, после чего, по окончании срока своего избрания, могла покинуть храм, в котором воспитывалась всю жизнь с младенчества и выйти замуж по своему желанию либо остаться там в качестве приходящей жрицы. Паллада уже знала, как сложится ее судьба после этого года, но сегодня ей предстояло отстоять свое право на выбранную лично ею жизнь. Подавив страх перед ретивым жеребцом, на котором во что бы то ни стало должна была удержаться, Паллада ухватилась за ослепительно белую и мягкую на ощупь гриву. Не слишком сильно сдавив бока лошади ногами, посейдоника мягко ударила коня пятками. Жеребец будто только этого и ждал. Несколько секунд он потоптался на месте, подбрасывая кучки песка, после чего тронул с места. Паллада вильнула на спине коня, едва не сползя от умащеваний ее кожи маслами, но посильнее сжав бока худыми ногами, удержалась. Практически нагой ехать вниз по склону было больно, внутренние части бедер тут же заныли. Жеребец не упрощал процесс крутого спуска, только еще больше всбрыкивая и пытаясь скинуть наездницу. Тонкими пальцами Паллада ухватилась за гриву что есть мочи и обмотала ее вокруг кулака. Хотела так же скрестить ноги под животом коня, но он был слишком крупным, и она чувствовала себя маленькой блошкой верхом на слоне. Когда спуск с возвышенности закончился, посейдоника облегченно выдохнула, обрадовавшись, что выдержала основное, как ей казалось, испытание. Впереди виляла протоптанная дорога, ведущая к городу. Тут и там между кустов, растущих у краев дороги, шмыгали мелкие грызуны и звери, нисколько не заинтересованные в празднике. Зато впереди Паллада отчетливо различила первые ряды зевак: рабы, мелкие торговцы и землевладельцы. Посейдоника потянула жеребца за гриву, заставив остановиться. Он с возмущением дернул головой, но все же повиновался. Паллада с опаской вглядывалась в улюлюкающаю и беснующуюся толпу простолюдин. Страх кошкой заскребся внутри, вызывая воспоминания о рассказах самой старейшей рабыни Меропы в храме. Когда-то давным-давно ее точно так же, как и сегодня Палладу, избрали Единой. Точно также умащевали маслами, одели и посадили на коня, нрав которого оказался столь же дик. Жеребец заложил уши, когда они приблизились к вопящей от радости толпе и стал перебирать ногами, припадая на задние. Когда люди обступили коня со всех сторон, он то и дело пятился, вскидывал голову и пытался укусить тех, кто норовил его погладить. С каждым шагом Меропа отчетливее чувствовала нарастающий страх, который к тому же передавался коню. В какой-то миг кто-то из толпы завизжал, отчего конь окончательно пришел в бешенство. Он захрипел, перенес вес на задние ноги и вскинул передние в воздух, молотя ими по приблизившимся слишком близко людям. Меропа слетела с крупа. Ее едва не задавил жеребец, однако посейдоника успела отползти немного в сторону, и конь только наступил задним копытом на пальцы ноги. Одному рабу удар копытами пришелся по грудной клетке, он упал навзничь, перестав дышать. Ремесленный торговец, оказавшийся слишком близко к крупу животного, получил мощный удар взбрыкнувшей лошади в живот. Меропа уже позже узнала, что он тоже умер. Многим зевакам в тот день досталось так же, как и самой посейдонике: сломанные пальцы, ноги и ушибы. Праздничный день стремительно закончился. В другом полисе, на другой земле, подобную выходку коня сочли бы за предательство хозяина и пустили кровь, но только не здесь. Лошади считались священным животным Посейдона, а в этот особый день - его личным проявлением на земле. Жеребца увели на ипподром, а вот посейдонике Меропе досталось. Праздник Посейдона должен был в корне изменить ее жизнь. И он изменил, да только совсем не так, как предполагалось. Всю вину за случившееся Меропа обязана была взять на себя. Совет архонтов установил наказание: три десятка ударов розгами и вся жизнь в рабстве в храме. И от ужасной смерти в пытках ее спасло лишь послушничество в том самом храме.



Отредактировано: 05.10.2018