Сердце Гатты

Сердце Гатты

В небольшом городке под названием Эридан, что близ города Аркона, проживал отставной военный Гомель Гамильтон. Широки были его владения земельные. Женат он был на простой крестьянке Марии. Жила семья в достатке и роскоши, не обделял Гомель вниманием и крестьян, что работали на землях его. С заботой относился он к ним.

Восхвалял Гомель господа Бога, благодарил за жизнь безбедную, за жену красоты царской, за преданных крестьян эриданских. Не скупясь, возвел Гомель церковь в Эридане, по образу вавилонскому. Златые купола, арки широкие, потолки высокие, колонны массивные.

Каждый воскресный вечер ходил он в церковь, молился Господу о благополучии своей семьи и чтобы послал ему Господь дочку.

Услышал Бог молитвы Гомеля, сбылась мечта его заветная, родилась у него дочь, назвал он её Гаттой.

Возблагодарил он Господа за дар небесный и закатил он пир знатный да великий. Семь дней гулял и радовался Эридан. И в понедельник от усталости и сытости уснул весь местный люд.

Росла Гатта девочкой раскрасавицей, живой, озорной и задорной. Баловал её отец пуще принцессы заморской.

Подросла Гатта, расцвела и повзрослела. Добра душой и сердцем. Женихи проходу не дают. Объявился среди них некий Игорь. Как ни пытался он добиться расположения девушки, отказала она ему, потому как влюблена была она в другого. Не стерпел ревнивец отказа. В ночь, подстерег бедняжку у реки. Вонзил он клинок в сердце девичье, а сам, на суку повесился, поодаль.

Безутешен был отец, не поверил и не признал он смерти дочери своей. Велел он подданным своим скакать во все концы света искать целителей, шаманов, лекарей, да знахарей. Возвращались они с шарлатанами разными, и проводили ритуалы жуткие да бестолковые.

Не унимался отец и места себе не находил. Убивался горем он над телом дочери своей в гробу лежащим, такой чистой и светлой, белой и холодной. И воскричал отец: «Господь! За что страдания такие, зачем отнял у меня усладу жизни моей. За что так измываешься надо мной, ты дал мне, чтобы отнять так скоро!»

Подошел к нему старец в капюшоне на голову, глаза сокрыты. И промолвил он голосом грубым да скрипучим. Изволь слушать меня, Гомель, могу помочь тебе в несчастье твоем. В миг, отец поднялся на ноги. – Говори, коли есть что сказать.

– Откроет дочь твоя очи свои, коли согласишься выполнить мои распоряжения в точности.

Осерчал отец, на незнакомца: – Гнать вас в шею и хвост шарлатанов! Все вам серебро да злато!

Отнюдь, отец, не возьму с тебя ни серебром, ни златом. А что же ты хочешь за чудо свое?

-А что же ты хочешь за чудо свое?

Всему свое время, будет результат - будет и цена.

Подумал Гомель, терять уж нечего, коль уж не вернуть ему дочь, да и жизнь ему больше не мила.

Говори, что делать!

Ну что же! – молвил старец. Рукой своей костлявой из-под плаща своего черного, извлек он предмет загадочный, тканью алою сокрытый. Взгляни, отец, на дар мой тебе для дочери твоей. Слетела вуаль алая и открылось взору Гомеля серебром обитое, сердце из металла выкованное. Искусная работа, старче, – молвил Гомель.

Вели подать мне чашу и кинжал серебряный, – проскрипел старик.

Выполнил Гомель просьбу его. Теперь отец, веди меня в склеп к дочери своей.

Пошли они вдвоем, ночью темною. Крышку гроба раскрыли, почернело тело, время берет свое. Ужаснулся Гомель увиденному, опоздал ты черт, но успокоил он его. Раскрыл он грудную клетку Гатты и вложил в неё сердце металлическое и зашил он его плотью мертвою, оставил лишь трубку мерную.

Не пожалеешь для кровного дитя, крови? – спросил старец.

Ошалел и без того обезумевший отец! С недоверием взглянул он на старца. Сколько крови надо, всё отдам, лишь бы жила она.

Видишь, черта мерная, до неё налить нужно. Вонзил Гомель себе кинжал в руку, старец поднес кубок серебряный и наполнил его до краю, кровью алою. Вложил он воронку в отверстие сердца металлического и влил в него кровь. Поползла стрелка и взвелся механизм шестереночный, и раздался мерный стук сердца механического.

И без того бледный Гомель, совсем цвет лица своего потерял, когда на его глазах плоть дочери его, зарастать стала. Кожа ее, от бледно-желтого до розового преобразилась. И раскрыла она очи свои.

«Не надо, Игорь», – сорвалось с ее уст. Но оглядевшись, увидела она отца своего в ужасе на неё глядевшего и на старца в зловещей ухмылке осклабившегося. И поняла она, что в гробу лежит, а гроб ее в склепе стоит.

Раздался крик девичий. Подхватил отец дочь свою и понес он ее бессознательную в дом. Раскрыл он двери дома своего, на руках дочь свою держа. Оглянулось все семейство его, что головы повесив в тихом молчании сидели.

Видно попрощался отец наш с рассудком своим, подумала Мария, жена его. И навзрыд бросилась к мужу.

– Опомнись, милый, наша дочь уже на небесах.

Но взглянув на тело дочери в руках мужа своего, не поверила она глазам своим, потрогала она теплый лоб дочери своей и в беспамятстве упала у ног Гомеля.

Переступив через жену, с безумным взглядом, пронес он Гатту сквозь приближенных и друзей своих и положил ее на кушетку. Не сводили глаз они с дочери его и в неверии рты раскрыли, когда, дрогнули глаза Гатты и раскрыла она их вновь.

Как же это возможно? Я лично омывал ее тело перед похоронами, – молвил мужчина справа сидящий. Я одежду подбирал, – вторил другой. Я мерки с тела ее снимал, – заключил третий.

Довольно! Ни слова больше! – вскричал Гомель в сердцах.

Все это было не наяву, отныне вычеркните эти дни из памяти своей. Моя дочь была больна, теперь же она здорова.

Сокрыл Гомель, правду жуткую, от приближенных и жены своей. Гатте поведали историю о болезни лютой, о бреде страшном. Поверила Гатта, причудилось ей, что похоронили ее. Друзья и близкие Гомеля ни как не выдавали своих тревог и стали относиться к Гатте как прежде.

Что нельзя было сказать за местных жителей, особенно тех, кто был на похоронах Гатты. Одни старались обходить дом Гомеля стороной, другие и во все в глаза называли ведьмой. Гомель всячески старался пресечь эти нападки и лишь утишал свою дочь, что это суеверия глупых крестьян, которые уже не верили, что она поправиться.