Сердце Северного Ликана

Пролог

…И каждый в тот день мог поклясться, что видел совсем иное.

Похоронная процессия двигалась очень медленно. Лошади, оступаясь, поднимались в гору, и под их копытами и деревянными колёсами повозки потрескивали сухие ветки и мелкие камешки. Небо пестрело серыми тучами, вот-вот и пойдёт надоедливый дождь, не сильный, но весьма досаждающий, кои часто бывали здесь в это время года.

Челядь, следовавшая сразу за повозкой с гробом, боязливо молчала, хотя народу собралось более чем достаточно, ибо уважение к ярлу, скорбевшему по покойной, было сильнее, чем суеверный страх жителей перед оной. А поговаривали про неё всякое, да ничего, что могло бы помочь местным вспомнить хоть что-то хорошее о погибшей. Но – о мёртвых – либо хорошо, либо – никак. И люди молча крестились, не забывая при этом благодарить небо за то, что дало им ещё один день жизни, и на месте усопшей сейчас не один из них. И с сожалением поглядывали на своего господина, что и слезинки не проронил, когда узнал страшную для него весть, но словно язык проглотил, а сердце его окаменело.

А покойница была хороша – и после смерти, чего уж говорить о жизни! Смуглолица, темноока, волос чёрный, густой, вьющийся. Брови в разлёт и ямочки на щеках – вот и сейчас лежит, точно улыбается. Розы в волосах ободочком – словно не померла девка, а заигралась да уснула. И только тот, кто не видел её изломанного тела, спрятанного под белым саваном, решил бы, что она жива. А видел почти каждый, ведь искали её, пропавшую, всей деревней.

До кладбища оставалось ещё немало, а погода всё продолжала портиться, и по без того убогой дороге замолотили капли дождя. В воздухе посерело, ветер порывами ударил в идущих за повозкой людей, поднимая грязные листья и мокрую пыль с дороги. Лес угрожающе зашелестел скрипучими ветвями, затрещал стволами, завыл утробно, словно скорбя по умершей, и скорбь его более походила на ярость.

- Ох, беда-беда… - шептали деревенские, в сотый раз осеняя себя святым крестным знамением, и продолжали идти за своим господином, даже в такую непогодь – не оставлять же, в самом деле, покойницу на земле и в четвёртые сутки, а ну как шалить начнет и проказничать, с её-то славой…

И лежать бы ей тихо, да тут неожиданно лошади встали, испуганно заржав.

- Яла!

Вид вышедшего из леса человека мало чем отличался от девушки, что лежала во гробу бледностью и жизнью. Он был потрёпан и пьян, но не настолько, чтобы свалиться в колею у дороги. Ему вообще было всё равно, сейчас он видел только её – безвозвратно почившую красавицу, и ноги сами несли его к гробу.

- Северин!

Ярл спешился, намереваясь преградить ему дорогу.

- Остановись.

Но тот не слышал. Он медленно шёл, словно всё ещё не веря своим глазам, пока не коснулся краешка гроба.

- Яла!!!

Этот крик совпал с громовым раскатом и спугнул стаю ворон, поднявшихся в небо с противным карканьем.

Северин бросился к покойнице, но ярл смог его удержать, слегка оттолкнув от гроба.

- Всё кончено. Возвращайся домой. Её больше нет.

Но тот был не согласен. Он скинул с себя сдерживающие руки ярла и попытался его ударить, но мужчина увернулся. Не теряя надежды подраться, Северин бросился в атаку вновь.

Люди расступились, чтобы их ненароком не задели, мол, хозяева сами разберутся, кто прав, кто виноват. А потому ярл, не рассчитавший свои силы, неожиданно сильно ударил другого, и тот отлетел прямиком на повозку, да так, что она накренилась, уронив свою страшную ношу в дорожную грязь, перевернув и накрыв днищем гроба несчастную усопшую.

- Яла! – в третий раз воскликнул Северин, бросаясь к покойнице.

Он ухватился за край гроба, с силой откинул его. Но тут же отпрянул, попятившись назад, чертыхаясь и крестясь одновременно. Толпа, закричав, понеслась прочь, мужчины хватали жён и детей за руки, чтобы как можно скорее скрыться с этого места. Рядом остался лишь ярл, побледневший и словно вкопанный в землю – он не шевелился, глаз не отводя от гроба. Как и Северин…

Ни под гробом, ни рядом покойницы не было.