Северная граница. Книга 3

Кружка для подаяний

Когда Ника очнулась, то долго не могла понять, где она и кто рядом с ней. Через заплывшие глаза она смутно различала женское лицо участливо склонившееся над нею. Но это была не Ивэ. Это лицо повидало немало зим, и зимы эти были не легкими. Но горькую складку у рта и выражение покорности незнакомого иссохшего лица, уравновешивал, лучистый взгляд и тихое умиротворение. Его обрамлял глухой чепец и накинутое поверх него покрывало. Незнакомка осторожно подняла обвязанную чистыми повязками голову Ники, поднеся к ее запекшимся губам глиняный край кружки. Напившись, Ника снова погрузилась в сон.

Ей снилось, что бурный речной поток безжалостно проталкивает ее безвольное тело через камни порогов и с силой бьет ее о них, а она задыхаясь и захлебываясь в ледяной купели, старается вынырнуть на поверхность, судорожно шлепая по воде руками и бестолково загребая ими, пока стремнина реки швыряет ее из стороны в сторону.

Проснулась она ясным утром. Солнце щедро светило через небольшое оконце под самым потолком, заливая лучами сухую комнатку с побеленными стенами и темными тяжелыми потолочными балками. Повернув голову на жесткой, соломенной подушке, Ника увидела еще восемь кроватей, стоящих вдоль стен и лежащих на их жестких тюфяках немощных людей. У кроватей хлопотали две женщины в длинных монашеских одеждах. Расторопно, без суеты ухаживали они за лежачими, умело переворачивая больных, меняя повязки на ранах, смазывая струпья, обрабатывая гноящиеся раны, ласково утешая и подбадривая. Даже когда им приходилось причинять боль, снимая присохшую повязку и прочищать рану, выдержка не покидала самоотверженных подвижниц, и они не повышая голоса, мягко и терпеливо уговаривали страдальца потерпеть, какими бы мерзкими словами этот страдалец не клял их, голося от боли.

Приподняв голову, Ника глянула в приоткрытую низкую дверь, за которой оказалась точно такая же комната с больными, лежащими на кроватях и даже на циновках, брошенных на пол. Но голова пошла кругом, ее затошнило и она упала обратно на подушку, закрыв глаза, что бы не видеть кружащихся над нею потолка и стен.

- Тебе еще рано подниматься, милая, - сказала, подошедшая к ней монахиня. - Ты слишком слаба.

- Где, я? - прошептала Ника, едва ворочая языком.

- Ты в монастыре святого Асклепия.

- Святой? - пробормотала Ника, не открывая глаз и стараясь преодолеть дурноту. - Разве он не был богом... врачевания?

- Нет, милая, он был человеком.

Ей на глаза лег влажный компресс, судя по запаху, из мелиссы.

- На свете есть один бог - Вседержитель, - продолжал говорить мягкий, тихий голос. - Асклепий же был человеком, жил праведно и первый начал лечить людей, не прибегая к магии.

- Что со мной?

- У тебя разбита голова, все тело в ушибах, но хвала всем святым, ничего не сломано. Ты поправишься.

- Как вас зовут?

- Зови меня, мать Петра. Я настоятельница монастыря, где ты сейчас и находишься. А теперь позволь спросить тебя, откуда ты и как тебя величать? Думаю, мы сможем послать весточку о тебе твоим родным, чтобы не волновались и смогли забрать тебя, когда ты поправишься.

- Я... я не знаю...

- Ну, ну... не волнуйся так, милая, - прохладная рука легла на лоб Нике. - Такое часто бывает, когда получаешь сильный удар по голове. Уверяю тебя, со временем, ты все вспомнишь.

- Да...

- Только не торопи и не принуждай себя к этому. Обещаешь мне, милая?

- Да

Мать Петра покормила ее из ложки безвкусной, вязкой кашей и Ника снова заснула. Теперь она, как и обещала настоятельница, приходила в себя, набираясь сил. Ей было совестно лгать доброй монахине, принявшей в ней участие и спасшей жизнь, но ни за что на свете, она не хотела обнаруживать себя. Кто знает, может стоит ей произнести свое имя и оно тут же будет услышано этим Гермини. И все то время, когда она была вынуждена лежать на жестком тюфяке под тонким шерстяным одеялом, она раздумывала как ей быть дальше и чем дольше обдумывала свое нынешнее положение, тем тоскливее становилось. Ее пугало, что отныне придется жить в этом мире, самостоятельно пробиваясь в нем одной. Как она будет разыскивать и сможет ли вообще, когда-нибудь, найти Зуффа? Но каждое утро, открывая глаза, твердила себе словно заповедь: все что ни делается, все к лучшему и она пробьется к своей цели.

Вскоре, Ника начала подниматься с лежака и садиться, но когда рискнула встать на ноги, то чуть не упала из-за качнувшегося под нею пола.

- Не торопись, милая, - тут же подхватила ее мать Петра. - Даже если тебе есть куда торопиться, все же лучше подождать до той поры, пока не поправишься.

- Вы правы, матушка. Но может мне лучше перебраться на пол, а того бедолагу положить на кровать. Да и сестре Терезии будет удобнее ходить за ним.

Мать Петра не стала возражать и выполнила ее просьбу. Ника, которой надоело день деньской валяться без толку, начала подниматься и, по мере сил, помогать сестре Терезе полной отдышливой женщине, ухаживать за больными, выполняя ее несложные поручения. Особенно бесил зловредный старик, которому Ника уступила свою кровать. Он, только что не издевался над кроткой, безответной сестрой Терезией: то вопил благим матом, едва она прикасалась к нему и гнал от себя громкой бранью, то поминутно звал ее, будя и тревожа больных. Сестра Терезия вынуждена была бросать все, чтобы его утихомирить и в, конце концов, выяснялось, что ему всего-то и нужно было поправить подушку или дать воды, которую ему только что подносила в ковшике Ника. Присмотревшись к гадкому старику и поняв, что он просто глумиться и дурит, Ника, улучив момент, когда поблизости не было ни кого из сестер, пообещала ему, что если он не перестанет донимать всех своими воплями и дергать, отвлекая Терезию по пустякам, она сдерет с его ран повязки, но сперва подождет, пока они как следует присохнут к ней. После этого старик притих, а потом и вовсе покинул обитель.

Когда Ника, по мнению сестер, достаточно окрепла для того, чтобы гулять без присмотра, и ей разрешили выходить из лазарета, первое, что она сделала, это осмотрела монастырь святого Асклепия, чьим украшением был высокий белокаменный храм, построенный в честь этого святого и о чьей жизни и милосердии рассказывали рельефы и фрески, украшавшие его. Островерхая башня храма, возносясь над монастырской оградой, считалась самым высоким сооружением в здешней округе и была заметна с трех дорог, что вели к монастырю. Внутри храма господствовал мраморный алтарь со старинной потемневшей книгой, лежащей на нем. Каждая служба начиналась с того, что ее благоговейно открывали и прочитывали несколько страниц. На алтарь падал свет от большого оконного витража, освещавший залу торжественным светом, неважно сияло ли солнце или стоял пасмурный день.