Северный ветер

ЧАСТЬ 7. ПРИНЯТОЕ РЕШЕНИЕ

      Как-то раз Марина пожаловалась Артему, что не получает особого удовольствия от работы в женском журнале.
      — Ну не мое это! Ничего не могу с собой поделать, — вздохнула в трубку она.
      — Может, вернешься в криминальную хронику? — предложил Артем.
      Марина и сама иной раз задумывалась об этом. Но неизменно понимала, что от воспоминаний о прошлой работе ее тошнит куда больше, чем от беспросветного гламура ее нынешних репортажей и статей.
      — Нет, я ни за что туда не вернусь, — решительно сообщила она. — Это в моей жизни прожитый этап.
      Сказать по правде, Марина и сама не знала, что сейчас ее угнетало больше: тематика «Шарма», которая никогда не была ей близка, или ее коллеги. В «Комсомолке» она, конечно, тоже не имела дружбы в десны со всеми подряд, но там все было как-то проще, понятней: и симпатии, и неприязнь. Там люди могли беззастенчиво лобызаться, подпивши на корпоративе, а могли орать друг на друга матом на весь офис — и все это совершенно искренне, в норме вещей. А в «Шарме» она чувствовала себя, будто в отборном серпентарии. Все были такими деликатными, благожелательными и обходительными, неукоснительно блюли корпоративную этику и дресс-код и представляли из себя лучшие примеры пары десятков успешных леди и нескольких джентльменов. Все было на высшем уровне: и интриги — куда более изощренные, чем в «Комсомолке», и сплетни — куда более злые, передававшиеся из уст в уста куда более тихим шепотом, чем — да-да! — все в той же «Комсомолке»!
      Внешне Марина, конечно, старалась соответствовать. Одевалась по-офисному, с требуемыми лоском и изяществом, изменив своим любимым джинсам, в которых так удобно было отираться по милицейским участкам и психиатрическим отделениям. Стала ходить к парикмахеру в два раза чаще, чем раньше, чтобы обновить мелирование на своих русых волосах. Научилась подбирать тени, сочетавшиеся со светло-карим цветом ее глаз. Регулярно делала маникюр. Мама, приехавшая погостить на недельку в конце января, сказала, что ее задиристая дочка стала наконец-то настоящей женщиной. «Или просто постарела», — отшутилась тогда Марина.
      Но внешность не заменяла внутреннего содержания. Нет, сотрудники «Шарма» не были плохими людьми — они просто были другого сорта, не того, что ее коллеги по «Комсомолке», и не того, что сама Марина. Ей было не слишком комфортно с ними, и, вероятно, это чувство было обоюдным.
      — А ты не пробовала… книги писать? — поинтересовался вдруг Артем.
      — Что? — удивилась Марина.
      — Книги, — повторил он. — Детективы, например. Ты же наверняка знаешь кучу интересных и запутанных историй. Ты можешь их перенести на бумагу. Или куда там правильно переносить?..
      Марина смущенно закусила губу. Да, она действительно знала кучу историй: и тех, что находили отражение в ее статьях, и тех, что были в работе у ее бывших коллег, и даже тех, о которых она слышала мимоходом в инстанциях, пороги которых ей приходилось обивать, проводя журналистские расследования. Больше того, ее собственные истории частенько сами по себе рождались в голове, выстраиваясь в сложно закрученные сюжеты. Но вот писать что-то, кроме газетно-журнальных статей, она не пыталась. Слишком прочно сидела где-то внутри неуверенность в собственных силах на этой стезе, посеянная и взращенная еще в далекой юности Сергеем.
      — Вряд ли у меня получится, — честно сказала она Артему.
      — Ты же такие статьи пишешь! — возразил он. — У тебя замечательный стиль!
      — Статьи статьями, — вздохнула Марина. — А художественный текст — это совершенно другой коленкор. Да и вообще, на книгах сейчас не заработаешь. Чтобы они приносили доход, нужно немало вложиться в пиар. Или становиться литературным негром и писать для более известных авторов.
      — А ты просто попробуй, — терпеливо предложил Артем. — Не ради денег — ради себя. Найдешь себе отдушину, и в жизни станет легче. — Марине показалось, что в последнюю фразу он вложил не только касаемый ее литературных талантов смысл.
      Несколько дней она мучила себя сомнениями, маялась, не зная, с чего начать и стоит ли вообще начинать. А потом просто решительно выдохнула, открыла на компьютере новый текстовый документ и взялась за работу.

      — А знаешь, Маруся, я ведь тебя действительно любил, — напустив на себя трагический вид, произнес Александр.
      Марина сидела на столешнице кухонного комода, опираясь спиной о навесной шкафчик, и не без удовлетворения отмечала, какие тоскливые взгляды бросал сидящий за обеденным столом бывший редактор на ее одетые в короткие домашние шорты ноги, находившиеся на уровне его глаз.
      — Догадываюсь, — пожала плечами она. — Признаниями в любви ты никогда не пренебрегал.
      Это было правдой: те самые «три заветных слова» он говорил ей часто и охотно на протяжении всех их отношений. И другим своим женщинам — тоже говорил, Марина была уверена в этом. Для Александра вообще признания в любви были неким доступным способом произвести на даму впечатление, наподобие комплиментов глазам или улыбке — стандартным составляющим обыденного съема.
      — Нет, — мотнул он головой. — Ты не поняла. Я не просто слова имел в виду, а чувства.
      Марина рассмеялась. Вот так легко и непринужденно он взял и подтвердил все ее предположения на свой счет.
      — Ты стал такой романтичный после того, как я ушла от тебя, — усмехнулась она и, сделав долгую затяжку, сбросила в пепельницу выгоревшую часть сигареты. — Что ж ты на мне не женился, раз говоришь, что любил? — поддела она. После своего дня рождения Александр нет-нет да и начинал ударяться в расписывание трагичности собственного бессемейного бытия.
      Он отхлебнул шампанского из своего бокала и одарил Марину долгим взглядом, явно решая: продолжить заигрывания или зло ответить на ее подкол.
      — А ты, Маруся, знаешь ли, не из тех женщин, на которых тянет жениться, — с особым удовольствием растягивая слова, произнес он. Значит, все-таки выбрал второй вариант.
      — Вот как! — Марина приподняла брови. — И почему же?
      Александра она знала хорошо — даже слишком. И к его подлянкам привыкла. Своим видом она не выказала ни намека на то, что он хоть сколько-то задел ее своими словами. Но маленький болезненный червячок все же шевельнулся внутри.
      — Да ты же бой-баба! — заявил Александр. — Нет, это хорошо, конечно, в карьере. И в журналистике — в частности. Но для семьи — нужны уют и душевная теплота. А к тебе вечно не знаешь, на какой козе подъехать. Да что там? Ты даже готовить не умеешь!
      Насчет последнего Александр ошибался. Марина умела готовить. Не ресторанное меню, конечно, но обычные простенькие блюда — умела. Только вот никогда не делала этого для Александра. Для себя, впрочем, она тоже готовила не слишком часто, пока работала в криминальной хронике, — тогда и без этого хватало забот и беготни, а перекусывать приходилось то в кафе или столовых, а то и вовсе на ходу, купленным на какой-нибудь остановке фастфудом. Но с переходом в женский журнал жизнь стала более размеренной, и Марина все чаще баловала себя домашней пищей.
      Касательно прочего Александр был, может, и прав. Но, ставя характер Марины ей же в претензию, он и по сей день не пытался найти себе «правильную» женщину для создания семьи.
      — А знаешь что, Саша, — Марина постаралась в своем голосе изобразить его недавние интонации, — любовник из тебя всегда был так себе! Не в постели — а в твоем отношении ко мне. А друг из тебя сейчас — и вовсе дерьмовый! — Уверенным жестом она затушила окурок в пепельнице.
      Александр состроил обиженное лицо и вылил остатки шампанского из бутылки к себе в бокал. И смолчал, через несколько минут переведя тему.

      Никита работал в отделе маркетинга и был на год с небольшим младше Марины. Он от души смеялся над ее едкими и грубоватыми шуточками, в то время как остальные коллеги строили высокомерные лица и всячески выражали свое «фи» в рамках светской культуры и лучшего воспитания. Со временем он стал приносить ей кофе с утра на рабочее место и принялся подвозить ее домой по вечерам.
      У Никиты была хорошая машина, взятая в кредит. Да и сам он был довольно приятным мужчиной с круглым улыбчивым лицом и небольшим пивным животиком, который, впрочем, его ничуть не портил.
      В начале февраля Никита предложил Марине поужинать вместе. Она согласилась.
      Он повел ее в неплохой ресторанчик на одном из верхних этажей торгово-развлекательного центра, что располагался неподалеку от их офиса. Они много смеялись и разговаривали. Никита задавал Марине множество вопросов, и она, пользуясь не так давно приобретенной способностью открыто и многословно рассказывать о себе, на них с готовностью отвечала.
      В конце вечера Никита взял ее руки в свои и, наклонившись через столик, поцеловал ее. Марина ответила на поцелуй.
      Но ничего при этом не почувствовала. Как не чувствовала ничего к Александру все те годы, что они были вместе.
      На последовавшие затем предложения Никиты сходить куда-нибудь вместе вновь она отвечала отказами, хоть и старалась поддерживать с ним, как и раньше, приятельские отношения.

      Ужасаясь объему предстоящей работы, Марина разбирала образовавшиеся у нее завалы писем на электронной почте. Времени просматривать все — стабильно не хватало, но она старалась читать те из них, что казались более важными или имели пометку «срочно», выставленную отправителем, однако все равно нет-нет да и находился кто-то обиженный ее молчанием.
      Она отхлебнула кофе, принесенного Никитой. Этой своей утренней привычке он так и не изменил, даже после того, как Марина напрямую предложила остаться друзьями. То ли еще надеялся на что-то, то ли такие знаки внимания ему ничего не стоили и приносили удовольствие сами по себе. И все же она считала себя немножко перед ним виноватой.
      Много лет Марина прожила в убежденности, что не может больше любить мужчину. Этим она с легкой руки объясняла то, что было у нее с Александром. Но она ошибалась: она способна на чувства — и к своему изумлению она все-таки это осознала. Проблема состояла в том, что чувства эти вызывал у нее не Александр — такой знакомый и близкий, и не Никита — такой молодой и перспективный, а Артем…
      Хуже всего было не то, что лично с Артемом они встречались всего два раза в жизни, а все их общение состояло из непродолжительных телефонных звонков. И даже не то, что он уже полгода жил и работал где-то у черта на рогах и выбираться оттуда не собирался.
      Больше всего Марину пугала его внешность.
      Нет, не те ожоги, которые он скрывал под одеждой и маской — Марина даже в интернете не раз просматривала медицинское сайты и фото пострадавших во время пожаров — принять Артема с тем лицом, какое у него было сейчас, она была вполне готова.
      И вот это ее как раз и пугало!
      Работая в криминальной хронике, она сталкивалась с разными личностями: и с преступниками-рецидивистами, и с психопатами, и с наркоманами, которые ради дозы творили ужасающие вещи. У них у всех имелись нарушения психики, пусть даже экспертиза их не всегда признавала. И отдельной категорией, неизменно обращавшей на себя внимание Марины, — с не менее нарушенной психикой, но с куда меньшей известностью — были их женщины: девушки, жены, любовницы. Которые проливали за них слезы на судах, которые носили в тюрьму передачки и отсчитывали дни до свиданий, полагавшихся несколько раз в год их любимым сидельцам. Люди со стороны относились к таким женщинам со смесью жалости и непонимания, а сами они мнили себя спасительницами, сумевшими разглядеть в заклейменном всеми мерзавце и душегубе больную, израненную, но все же чистую душу, которую мечтали исцелить своей великой жертвенной любовью! «Есть бабы с комплексами, неуверенные в себе, которые подбирают самых конченных мужиков и вцепляются в них мертвой хваткой, потому что считают, что уж такие-то их точно не бросят и будут благодарны до гроба. Мерзко это, честное слово!» — высказался как-то один следователь, у которого Марина брала интервью, по поводу такой вот гражданской жены известного убийцы-рецидивиста.
      Марина рассуждала логически. В юности она страдала из-за Сергея — от любви вперемешку с жалостью. После — рвала душу за тех героев своих статей, которых считала обвиненными несправедливо. Нет, ни в кого из них она не влюблялась, и даже как мужчин (если речь шла о лицах мужского пола) их не рассматривала — и на том «спасибо!». Но относиться равнодушно к этим страдальцам она не могла.
      А теперь в ее жизни появился Артем, жирным мазком завершавший картину. Он не требовал жалости к себе, как когда-то Сергей. Да он вообще от нее ничего не требовал! Но при этом сочувствие она к нему испытывала с первых минут знакомства!
      Так не в этом ли было дело? Что, если Марина не была способна любить по-настоящему никогда? Просто однажды она приняла за любовь свою потребность жертвовать собой ради другого. И что, если сейчас все повторяется снова?
      При этой мысли Марина нервно дернулась. Бумажный стаканчик слетел со стола и тихо стукнулся об пол. Остатки кофе разлились по кафелю. Пришлось промакивать их листами, пущенными на черновики, — рабочими вариантами статей, которые распечатывались для Светланы и которые та правила от руки.
      Закончив с этим, Марина взяла сигареты и зажигалку из сумочки и пошла в «курилку». Пара ее коллег — тамошних завсегдатаев — окинули ее удивленными и оценивающими взглядами. Они знали, что на работе она бралась за сигареты не часто и всегда имела на то веские поводы. Впрочем, ни о чем спрашивать не стали. Докурили сами и оставили ее одну.
      «А вы знаете, Марина, с возрастом начинаешь воспринимать отношения иначе. Уже не ищешь тех бурных юношеских страстей — они просто перестают приносить удовлетворение. Зато, если с человеком комфортно, если он способен понять тебя в трудную минуту, принять тебя со всеми недостатками, если он заботится о твоих чувствах — вот это становится ценно! Но к такому нужно прийти, дожив хотя бы до наших с вами лет», — сказала недавно Олеся Ларионова, в приватной беседе после окончания интервью.
      Эти слова весьма точно описывали то, что Марина испытывала в общении с Артемом. Ей было с ним невыразимо уютно!
      И не только. Страсти, в некотором роде, тоже имелись: каждого его звонка она ждала с нетерпением, а потом подолгу, глупо улыбаясь, крутила в голове произнесенные обоими фразы. Как юная девчонка, честное слово!
      Она частенько задумывалась, почему тогда, летом, именно его слова наконец-то смогли ее успокоить, хотя другие говорили ей то же самое — и не раз. А потом поняла. Ведь Артем тогда поверил бывшему учителю, как и Марина, — когда никто больше не поверил, и рисковал, чтобы спасти его, как и Марина, — и даже больше. И только Артем в ее глазах имел моральное право сказать, что нужно отпустить все — и жить дальше.
      Сигарета кончилась. Марина затушила окурок и кинула его в урну.
      Кажется, теперь она ударилась в идеализацию Артема — не к добру. Она ведь и впрямь знала его не близко. Да, у них было много приятных разговоров — и только. А он бывший военный, прошедший горячие точки, — у таких через одного посттравматические расстройства бывают. И еще его ранение — от подобного у любого крышу сорвет!
      И вообще, разговоры — разговорами, а вот один психиатр, с которым Марина консультировалась по поводу героя своей давнишней статьи, сказал, что шизофреники — люди очень чуткие, но им комфортно общаться на расстоянии, избегая личных контактов. Чем не вариант?
      Марина с силой потерла виски — и рассмеялась.
      Нет, так дело не пойдет! Того и гляди она Артема еще и в маньяки запишет — фантазия-то не на шутку разыгралась.
      Она помотала головой в тщетной попытке избавиться от навязчивых мыслей. Вздохнула и пошла обратно — заниматься делами.
      Вовремя, судя по тому, что по возвращении обнаружила рабочий телефон разрывавшимся от звонков.
      — Марина, ты в приказе на отпуск расписываться собираешься? — зазвучал в трубке деловой голос Ирины из кадровой службы. — У тебя законный отдых со следующей недели, а у нас еще не все документы оформлены.
      — Ах, да… Прости. Сейчас подойду, — оторопело проговорила она.
      Когда в конце декабря Светлана составляла график отпусков, Марина не придала этому значения и, не вникая, одобрила даты, предложенные ей редактором в письме по электронке.
      За семь лет работы в «Комсомолке» она относительно полноценно отгуляла отпуск всего пару раз. А что делать: хочешь жить — умей вертеться. И умей жертвовать личным временем — тоже.
      Само собой, Марина полагала, что и на новом месте работы «законный отдых», как выразилась Ирина, будет вещью номинальной. Но оказалось иначе. Питерский «Шарм» был филиалом одного западного издания, и Трудовой кодекс России его владельцы блюли строго, в отличие от многих отечественных работодателей. «Белая» зарплата, полный социальный пакет, гарантированный отпуск (хоть и безоговорочно поделенный на две недели по два раза в год) — Марина порой чувствовала себя гражданкой не своей страны на этой работе!
      — Уже решила: поедешь куда-то или будешь какими-нибудь важными делами заниматься? — поинтересовалась Ирина. Она вообще считала своим долгом быть в курсе дел сотрудников — не из праздного интереса или желания узнать новые сплетни, а из-за обостренного чувства профессионализма.
      Марина задумалась. Еще в феврале по настоянию кадровой службы она написала заявление на отпуск, но что делать в свободное время (оказавшееся действительно свободным!), она не представляла. Но, как ни странно, вопрос Ирины не поставил ее в тупик, а дал нужную подсказку.
      — Пожалуй, и то и другое, — улыбнулась она, с благодарностью глядя на коллегу.

      Отпуск принес не только две недели «заслуженного отдыха», но и немного сверхурочных. Марине пришлось допоздна задержаться на работе в пятницу, доводя до ума порученный ей материал, и посидеть за компьютером уже из дома в субботу, перенаправляя на коллег свои текущие задания. Ближе к вечеру она с чувством выполненного долга налила себе виски и принялась собирать вещи.
      Ее вместительный походный рюкзак еще с послеуниверовских времен пылился на антресоли. Пороняв себе на голову кучу вещей, о которых уже и думать забыла, Марина достала и его, и еще кое-что из своего старого туристического снаряжения впридачу.
      Среди всего обнаружились утепленные штаны на манер лыжных. Из интереса она решилась их померить и с удивлением обнаружила, что сели они хорошо. Марина никогда не забивала себе голову диетами или стройностью фигуры, а оказалось, что она не слишком-то изменилась за все эти годы. Или просто последний из них выдался слишком нервным и изматывающим?
      — А у меня отпуск с завтрашнего дня! — похвасталась Марина Артему, позвонившему, как обычно, в обед воскресенья.
      — Да? Здорово… — обескураженно произнес он в ответ. — Уже решила, как будешь отдыхать?
      — Ага, — подтвердила она. — Нужно кое-куда съездить.
      — Ясно, — напряженно выдохнул он. — Я смогу позвонить тебе?
      — Думаю, нет, — помедлив, ответила Марина. — Я хочу навестить одного своего друга. Он живет далеко, и связь там ловить не будет.
      — А потом… после отпуска… я могу тебе набрать? — тихо и отрывисто спросил он.
      — Да, — сказала она. — Через два воскресенья — когда у меня закончится отпуск, и я вернусь в Питер.
      — Через два воскресенья, — раздумчиво повторил Артем. — То есть через две недели — на третью?
      — Да, все верно, — подтвердила она.
      — Понял, — произнес он тем тоном, которым люди при погонах произносят: «Так точно!». — Позвоню.
      Марина улыбнулась.
      Остаток воскресенья прошел в сборах. Ей редко приходилось уезжать далеко. Уж дальше Саратова — точно не представлялось случая.
      И в этот раз Марина поняла, что все эти шуточки про огромные чемоданы, которые женщины таскают с собой в поездках — правда. Уложить всю свою такую размеренную, привычную, выверенную до мелочей жизнь в один походный рюкзак оказалось почти непосильной задачей. Но она справилась.
      Ближе к ночи она вызвала такси до Пулково. Перед выходом долго разглядывала себя в зеркале, пытаясь понять, старят ли ее темные круги от недосыпа под глазами. Кончиками пальцев поправила открытку с альбатросом, чуть покосившуюся, как ей показалось.
      Когда оператор сообщил по телефону, что такси ожидает у подъезда, она решительно выдохнула, закинула за спину увесистый рюкзак и взяла с полочки у зеркала паспорт и билет на самолет — до Мурманска.