Оставив почти все дела на Яна, Виктор не появился не в понедельник, ни во вторник. И раньше бывало, что он мог уехать с работы раньше, если что-то сдвигалось в хрупком разуме его ручного медиума, но чтобы так надолго... Ян сразу понял, что что-то происходит и его это встревожило.
Еще более тревожно стало после звонка Виктора во вторник вечером:
— Сколько документов мы можем изготавливать за месяц? — спросил он прямо.
— За всю работу… и утрясание с полицией наверное около тридцати штук?...
— Мало, — выдохнул Виктор, — Начни придумывать план увеличения производства. Только пока никому о нем не сообщай.
И повесил трубку. Ян удивленно посмотрел на длинно гудящий телефон и повесил его на место. Больше тридцати в месяц? Что за нужда? Неужели всем евреям Польши вдруг понадобятся новые паспорта?
***
После долгого допроса Лис нельзя было оставлять одну. Ее страшно трясло, она не могла спать и толком почти ничего не ела, постоянно находясь на грани сдвига. Виктор ни на шаг от нее не отходил. Зная, что она боится темноты, он не стал гасить ночника в ее комнате: после пережитого, ее страх только усилится.
Он поднял руку и ласково погладил ее по голове. Затем поправил одеяло и вышел.
Ему было больно ее такой видеть. Светлая, улыбчивая, лукавая девушка исчезала, гасла, и превращалась в молчаливое, вздрагивающее от каждого шороха, беспомощное существо. Виктор продолжал задавать вопросы, скрепя сердце, только потому что ему многое было необходимо узнать. Все, что он мог добыть другим способом он намеренно отложил в телефонный разговор, на который возлагал надежды. Он не хотел мучить Лис лишний раз.
Когда она спала, а он слишком уставал для того, чтобы планировать, и ложился в кровать, он никак не мог поверить в то. что этой действительно происходит.
Одна нация истребляющая другую? Только за то что они — евреи?
Виктор спросил у Лис, что значат слова “Освенцим” и “Треблинка”. То что он услышал в ответ поразило его до глубины души.
Лагеря смерти. Места, где сотнями тысяч будут погублены люди.
Неужели так бывает? Неужели так будет?
В среду утром объявился Дитрих и сообщил, что звонок был возможен. Для того чтобы его совершить, Виктору необходимо было доехать до определенного телефонного автомата и говорить не больше часа.
Виктор убедился что Лис спит и оставил с ней Гретту, обещавшую глаз не спускать с девушки. Виктор всецело доверял медсестре, но никак не мог избавиться от чувства тревоги за Лис. Ему не хотелось ее оставлять, пусть и на час.
В Германии было всего несколько человек, которые могли ответить ему честно и подробно на вопрос, что же происходит в их стране: пара его университетских друзей и родственники отца.
Телефон-автомат располагался на безлюдной улице в промзоне города. В поздний час сквозь облака то и дело выглядывал остророгий серп луны. В рассеянном холодном свете фонаря падал пушистый снег, припорошил следы редких прохожих. Трубка в автомате была холодной как лед, но в руке Виктора быстро согрелась.
Первые два телефона оказались недоступны. Третьего не оказалось дома. На четвертой попытке ему улыбнулась удача.
— Виктор? Неужели это правда ты? Откуда ты звонишь? — забросал его вопросами приятный девичий голосок, который не сумели исказить километры проводов и помехов.
Он невольно улыбнулся:
— Да сестрица, это я. Должен сказать, что у нас совсем немного времени, а вопросов мне придется задать немало. Ты можешь говорить свободно?
— Вполне. Моя соседка куда-то запропастилась и в доме я одна.
— Тогда мне необходимо чтобы ты осторожно узнала для меня вот что… прежде всего — твоя безопасность, поэтому, если не сумеешь, никуда не суйся, поняла?
— Говори Виктор. По твоему звонку я понимаю что дело серьезное.
Они закончили разговор через пятьдесят минут, в течение которых Викотор почти все время записывал что-то. Они условились повторить звонок спустя неделю.
***
Срочное и секретное собрание состоялось спустя девять дней дома у Виктора. Присутствовали Зиманны, Нойман, Ян и Стефан. Бледная, как смерть, Лис держалась поближе к Виктору. Дитрих то и дело ловил ее взгляд. За последние две недели он видел дочь очень редко и беспокоился за ее состояние. Он видел что, то что ей приходится узнавать, мучит ее, и, за это время, несколько раз, все более тревожным тоном, начинал разговор с Виктором о том, что Лис нужно отдохнуть. Каждый раз он смотрел на него глазами не менее усталыми, чем у Лис, и отвечал, что делает все, чтобы уменьшить давление на нее. Но что-то знать необходимо. И Дитриху приходилось с неохотой и тревогой отступать.
Сегодня Виктор был сосредоточенным и собранным. В самом начале он раздал всем отпечатанные на машинке листы:
— Прошу сперва всех ознакомиться с содержанием этих документов. Они перепечатаны с официальных немецких законов.
Нойман надел очки и быстро просмотрел бумаги. Зацепился за какое-то слово он поднял брови:
— Что значит “концентрационный лагерь”? Что это за место?
— Место куда свозят выявленных евреев, цыган, и другие… расы, которые немцы считают “нечистыми”. Там они работают, пока не ослабнут. Затем их убивают. — пояснил Виктор.
В комнате повисло напряженное молчание. Зиманы переглянулись, Ян побледнел, Нойман нахмурился, Стефан наклонился вперед, будто был не уверен правильно ли он расслышал.
— Что значит, убивают? Экономически это…
— Их не волнует экономия. — подала голос Лис, — Нацисты желают полного уничтожение нечистых рас. Евреев в первую очередь. Их будут преследовать, находить и убивать. Мужчин, женщин и детей, стариков. Слабых, в первую очередь, а сильных сперва сломают, а затем тоже убьют. Евреи будут убирать трупы собственных братьев и дышать воздухом в котором рассеян их пепел. Я это видела. И еще много чего.