Сезон опадающих листьев

Река уксуса, часть первая

 

Битком набитый с самого утра вагон метро – ничем не примечательное место. Большинство из присутствующих, к которым и я себя приписываю, этим удручены. Брезгливо поглядывая друг на друга, параллельно ища, к какому углу приткнуться, мы вынуждены по тридцать-сорок минут терпеть нежелательные телесные контакты, через слой одежды ощущая чужую кожу, пока нас не привезет к конечной остановке, где мы всем скопом, словно шарики из надрезанного мешка, рассыпемся по округе.

Такая ли большая эта проблема? Для кого-то и вправду быть килькой среди килек – самая суровая и несправедливая расплата, а, учитывая не самые приятные личные качества, которыми не гнушались как минимум четверть из присутствующих в консервной банке, то и вовсе масштаб бедствия способен увеличиться до трагедии. Но на данный период мы скреплены плечами, мы – единая масса, как бы противно нам не было. И я еще не был очевидцем, что кому-то вдруг вздумалось на полном ходу распахнуть двери и выйти из вагона.

Осторожно, двери закрываются! Следующая станция…

Говоря о бедах, мною овладевает любопытство, я задаю вопросы и сам же на них отвечаю. Скольким людям будет интересно узнать о моей ране? Забудут ли они свои мелкие, ничтожные капризы? Подавят ли раздутое до невозможности самомнение? Перекроют ли кран, из которого течет нытье? Ответ: да. И чем ярче подача, тем больнее укол. Вызову ли сочувствие? Пробьет ли моя душещипательная история на слезу? Откликнутся ли неравнодушные? Ответ: нет. И в этом нет ничьей вины, ибо никто ничего не обязан делать, все поступают так, как, в первую очередь, выгодно им. Такова человеческая натура. Таково простодушие.

– Осторожно, двери закрываются! След…

Да-да. Перестань повторять.

Прервемся на минуточку. Неправильным было с моей стороны начать с упреков, я же не выложил подробности, а принялся, как могло показаться, с обвинений людей, которых толком-то и не знаю, в мелочности. Мое дело требует от меня огромной выдержки и нервов, порядком уже истощенных, а от других – такового же количества сил и ресурсов, которые приведут в действие десятки и сотни ищеек в форме. Я говорю о пропаже человека, о пропаже моей матери, исчезнувшей в один прекрасный день. Простите за некомпетентность, поставленные в одно предложение «пропажа» и «прекрасный день» взаимно исключают себя. Но таковым он был, честно. Переломный ход, и солнечный свет вымер, а небо вспучилось и потемнело. Поменяйте их местами, чтобы последовательность была гармоничнее.

«Грязное дельце…», – говорят знатоки. Я нарочно приплел мистическое «исчезла», ибо обстоятельства были настолько неестественными, что до сих пор непонятно, как все произошло. «Подумаешь! – возразите вы, – да каждый божий день люди пропадают без вести. С чего ты взял, что твой случай особенный?» Боюсь вас разочаровать, но, как писалось в стихах: «Был человек – и вот его не стало…».

Бесследно сгинуть. Да, она ушла и не вернулась. «Как сквозь землю!», – воскликнут олухи. «Очевидно, она сбежала с любовником, бросила тебя, и сейчас счастлива с новой семьей». Нет! Невозможно… Я не в состоянии проглотить подобное умозаключение, невзирая на то, что прошло уже немало лет. Хоть крупица информации, но тишину, давящую на меня изнутри, никто так и не нарушил.

Гробовое молчание в эфире.

Статус на сегодняшний день: Кавасуги Акиха так и не была найдена ни живой, ни мертвой.

* * *

Я выбрался из душной, вонючей камеры. Глоток свежести, и миазмы уничтожены. Больше! Еще, еще целебного кислорода! Украду эфир без остатка!

Как полезно!

Мир заиграл новыми красками. Я приветливо махал рукой – себе или тем, кто прятался за тонированными стеклами. Собственное отражение – измученное, усталое, но внутри что-то щекочет, мне весело, и хочется раздеться догола, прыгнуть на сочную мокрую травку и вертеться, как собачонка.

Изумительно!

Проезжали причудливые машины, шли люди в пестрых, смешных одеждах. Магазинные вывески излучали все цвета радуги. Гудки автомобилей, рев мотора, захлопывающиеся двери, цокот каблуков, звон бутылок при соприкосновении с поверхностью, шорох метлы, чавканье мусоровоза, поглощающего мусор, – я подскакивал в такт мелодии, напевая ее про себя и привнося в композицию свежие ноты, ловя их на лету. Даже солнце радовалось моему освобождению; отскакивая от луж и витрин бутиков, оно подмигивало то тут, то там.

– Смею заверить, что после грозы вы похорошели. Мой вам поклон!

Мне резко сделалось худо. Тошнота почти одолела, но в схватке за сохранение завтрака я вышел победителем.

– Давай быстрее!

– Да бегу, бегу…

Мимо пронеслись две девочки в знакомой серой школьной форме. Последняя случайно толкнула меня, и мы встретились взглядами.

– Прости…те…

Без обид. Увидев болезненную физиономию субъекта, у которого ко всему прочему «татуировка» под правым глазом, сам бы запнулся.

– Пойдем скорее, – торопливо подхватывая свою подругу за руку и уволакивая за собой, сказала первая школьница.

Новенькая? До нее что, не доходили слухи обо мне? У нее аж поджилки затряслись. Знакомство увенчалось успехом. Бедняжку теперь кошмары замучают. Ну вот, я преисполнен чувством вины.



Отредактировано: 23.03.2020