Шаги в коридоре

Шаги в коридоре

Шаги в коридоре. Это Васька. Сто процентов. Шаркает стоптанными набок сапогами и вертит связку ключей на указательном пальце. Отпирает дверь соседней камеры. Крики, ругань, пауза. Кажется удары. После глухого "бум—бум—бум", сдавленные стоны. Ещё кажется удары. Дверь хлопает. Стоны в полный голос, причитания, угрозы вполголоса. "Чё? — Васька орёт через дверь камеры из которой только вышел, — Чё ты сказал?! Мало тебе? Ща вернусь, добавлю!" Слышу, дверь опять открывается. Вернулся, добавил.

Новый сосед получил прикладом, сапогом, кулаками. Куда попало. В живот, по спине, по голове. Это я знаю точно. Сам был на его месте всего три дня назад. У Васьки такой метод знакомства с вновь прибывшими. Сейчас сосед лежит на полу, корчится в слюнях и соплях, в бессильной ярости и обиде, не понимая, за что страдает. Бедолага. Дальше будет хуже.

Но не до сопереживания мне сейчас. Васёк подходит к двери моей камеры. Знаю, что заглядывает через щель. Стою, глазами в пол. Стараюсь изобразить на лице отсутствие всякого выражения. Прикидываюсь каменным истуканом. Помню, что слишком дерзкий или чересчур расслабленный вид, его злит. И уж не дай бог, улыбаться. Зайдёт вальяжной походкой, с ухмылкой на мерзкой морде и, встав напротив, неожиданно врежет под дых. "Думал, в сказку попал? — любимая его поговорка. И сразу удар ладонями по ушам, — я научу тебя Родину любить, сучка!"

Вот так. Теперь, этот жалкий неудачник, стрелявший у меня сигареты при каждой встрече, слабым голосом жаловавшийся на то, как мать, и бабка, и тётка, и напарник на работе, и сосед, и сын соседа его мучают, Васька—лошара, пугавшийся каждого шороха в подъезде... Да что теперь вспоминать эти подробности? Кажется, все мы получили хороший урок и своими глазами увидели старый сюжет, классический случай превращения ничтожества в тирана. А некоторые, особо "везучие" граждане, такие как я, даже прочувствовали на себе, на своих рёбрах и почках то, как мстит посредственность за каждый миг своего прошлого позора.

Васька — тот самый идиот и мямля с нашего подъезда, чмо и жалкая размазня, сейчас уставился в смотровую щель двери и ищет, к чему придраться. И наслаждается своей властью. Знает, гадёныш, что я знаю, что он смотрит. Знает, что я знаю, что он знает, что я знаю. Чёрт. Кажется, я улыбнулся. Зазвенели ключи на связке, заскрежетал механизм замка, сердце ушло в пятки. Когда бьют, невозможно сохранить достоинство. Как не старайся. Больно. Гадко. Сознание бы потерять что ли. Очнуться в углу камеры, как вчера вечером.

"Чё лыбишься? — ну точно, встал напротив — злые маленькие глазки, мерзкая ухмылка. Инстинктивно подаюсь назад, руки тянутся к животу. — Стоять ровно! Руки вниз!"

А руки—то не слушаются. Не могу не закрываться. Точнее, организм не может. Инстинкты.

"Третий день в нашем санатории этот. Смотри, уже совсем расслабился на казённых харчах. Не слушает меня, — Вася говорит в сторону. Я приподнимаю голову и вижу ещё одного человека за его спиной. — Любопытный? Кругом! Мордой к стене! Руки за спину! — орёт Васёк".

Разворачиваюсь и немедленно получаю удар по почкам, потом, носком сапога между ног, потом по голове кажется, потом не помню.

Хорошо с головой у меня. Такая интересная функция есть. Чуть удар пропустил, брык — и отключился. Ещё с подросткового возраста, когда ходил заниматься в секцию единоборств. Удар в голову, затемнение, открываешь глаза уже в раздевалке и видишь испуганные лица ребят и побледневшего тренера. И не больно, и ничего не помнишь. Выключили и включили.

Сегодня тоже. Открываю глаза и вижу стену. И заднице холодно. Посадили на пол в углу камеры. Но болит всё. Видимо, Вася уже бессознательное тело молотил. Трогаю шишки, пытаюсь встать, всё работает, руки—ноги двигаются, уши слышат, глаза смотрят, зубы, вроде на месте. Хоть и болит всё. Нормуль, в общем.

Когда началась возня в столицах, все эти громкие отставки, народные сходки, аресты больших руководителей, помню, стоял около подъезда, докуривая, и встретил Васю. Тот, как обычно, неуверенно открыл дверь, бочком выскользнул, испуганно огляделся, потом, опасливо посмотрел назад и, успокоившись подошёл ко мне. Машинально сую руку в карман куртки, достаю сигарету и протягиваю.

Влажные преданные глазки. "Спасибо, друг" во всей позе. Я один из немногих, кто не подтрунивал над ним, не издевался, не ржал над неуклюжим человечком с третьего этажа. Не люблю. Неприятно мне. Особой жалости к этому ходячему недоразумению не испытываю, но и наблюдать, как издеваются, не нравится. "И разговаривать тоже не хочу с тобой, Вася" — думаю, наблюдая, как он прикуривает.

— Слушай, а чего там происходит—то? Митинги, арестовывают этих, — тычет пальцем неопределённо, куда—то за спину и вверх. — Теперь всех воров пересажают—перестреляют и заживём? — пристально смотрит на меня, как на девушку в окошке справочного бюро вокзала.

— С чего ты это взял, Васёк? Когда такое помогало? Кто посадит? А кто решать будет, кого садить, кого стрелять? — нехотя отвечаю. — Думаешь, те кто сейчас лезут наверх, о тебе или обо мне думают? Или о какой—то справедливости?

— Ну, пишут везде и говорят. Что сметём эту... старую банду. Избавимся от них и...