Шахматная партия

Шахматная партия

С тех пор, как Эжени де Сен-Мартен поселилась в Париже, у капитана Леона дю Валлона редко выпадала свободная минутка. Днём ему приходилось расставаться с возлюбленной, чтобы помочь детям мушкетёров в тех или иных делах, но едва на город опускались сумерки, Леон спешил к себе домой или в гостиницу к Эжени, и дни без неё казались ему невыносимо долгими и скучными, а вечера, проведённые с ней, – слишком короткими. Днём, с притворно скучающим видом рассматривая стены Лувра и скользя бесстрастным взглядом по его обитателям, Леон мечтал только о том, как воссоединится с Эжени, и они вместе отправятся на прогулку, в трактир или даже в столь нелюбимый бывшим капитаном театр, а затем их ждёт маленькая комнатка Леона и узкая, раздражающе скрипучая кровать.

Иногда ему всё же не приходилось отлучаться, и Леон мог весь день провести в обществе Эжени. Так было и на этот раз – потратив день на прогулку по Парижу, они вернулись домой ближе к вечеру. Сын Портоса приоткрыл окна в своей комнате, но на улице всё ещё было очень жарко, и прохлада почти не доносилась внутрь. Из-за жары, стоявшей в Париже уже неделю, аппетита у обоих не было, и вместо ужина они решили заняться кое-чем более интересным. Точнее, решила Эжени – она жестом фокусницы вытащила из-под стола шахматную доску и с гордым видом поставила её перед сидящим на стуле Леоном.

– Дети мушкетёров убедили меня, что нет ничего дурного в том, чтобы тратить деньги на бесполезные вещи, – объявила она. – Поэтому я купила шахматы – не всё же время мне ходить по тавернам и смотреть спектакли! Ты умеешь играть в шахматы, Леон?

– Очень скверно, – признался он. – Де Жюссак пытался научить меня в то время, когда он ещё был капитаном гвардейцев, а я – зелёным юнцом, но... – Леон выразительно махнул рукой.

Эжени на миг поникла, услышав в голосе капитана нотки боли, – де Жюссак был его наставником, почти заменил Леону отца, но в конце концов оказался на стороне его врагов, и её возлюбленному до сих пор было тяжело вспоминать об этом. Впрочем, через несколько мгновений она вновь оживилась и подняла голову.

– Я могу попытаться научить тебя, если хочешь.

– Говорят, старую собаку не выучишь новым трюкам, – усмехнулся он.

– Ты не собака, а лев, – она покачала головой. – И ты не так уж стар.

– Думаешь, льва проще выучить, чем собаку? – хмыкнул Леон, однако на шахматную доску поглядел с интересом. – Что ж, попробуй.

Эжени немедленно принялась хлопотать над доской. Её глаза заблестели, голос стал громче, и было видно, что она находится в своей стихии – как всегда, когда она рассказывала Леону что-то новое или объясняла правила общения с очередным видом нечистой силы.

– В шахматной доске заключена идеальная гармония, – певуче произнесла она, погладив ровное дерево, разделённое на квадраты – не чёрные и белые, а кофейно-коричневые и медово-жёлтые. – Шестьдесят четыре квадрата, тридцать два тёмных и тридцать два светлых. Тридцать две фигуры, по шестнадцать с каждой стороны. Баланс чёрного и белого, тени и света, зла и добра.

Расставляя фигуры, Эжени подошла к Леону совсем близко, склонилась над доской, так что он ощутил на щеке её горячее дыхание, а её длинные тёмные волосы свесились рядом с его лицом. От них исходил тонкий аромат фиалок, яблок и каких-то трав, и Леон не стал отодвигаться, хотя пряди и щекотали ему шею. Ему, напротив, захотелось податься вперёд, зарыться лицом в волосы девушки, впитывая этот аромат, коснуться невесомых шёлковых локонов, потереться щекой о её щёку, не боясь уколоть нежную девичью кожу отросшей щетиной, но прежде чем он успел это сделать, Эжени выпрямилась и отошла.

– Наши войска, – произнесла она, пока сын Портоса силился сдержать вздох разочарования. Выточенные из дерева фигурки выстроились на доске ровными рядами, их острые навершия тянулись ввысь. Леон заметил, что перед ним Эжени поставила светлые фигуры, а перед собой – тёмные. «Интересно, это потому, что она ведьма и считает себя нечистой силой?» – мелькнуло у него в голове.

– Король, – Эжени приподняла своего короля и сделала шутливый реверанс. – Ваше величество! Он может ходить во всех направлениях, но только на одну клетку – дальше для него слишком опасно. Также король никогда не знает своего цвета – видишь, мой чёрный стоит на белом поле, а твой белый – на чёрном, – она продемонстрировала, как именно ходит король, вернула его на место и взялась за следующую фигуру. Леон наблюдал за этим спектаклем, прищурившись, испытывая нечто вроде весёлого недоумения, но вместе с тем всей душой желая продолжения.

– Ферзь или, как у нас принято говорить, королева, – тем временем продолжала Эжени. – Ваше величество, какая честь! – последовал ещё один шутливый полупоклон. – Она ходит во всех направлениях и на любое расстояние – в пределах шахматной доски, разумеется. Королева куда более свободна в своих действиях и движениях, чем король... Не кажется ли тебе, что это напоминает не столь давние времена во Франции?

– Проводить такие сравнения может быть опасно, – заметил Леон. – Шахматы и политику лучше не смешивать, хоть первое и было вдохновлено вторым.

– Ты же не отправишь меня в тюрьму за нелестные высказывания о царственных особах? – Эжени внимательно взглянула на него, склонившись над столом. Тёмные пряди упали по бокам её лица, скользнули на плечи, и Леон с трудом отвёл взгляд от белой шеи – она казалась выточенной не менее искусно, чем шахматные фигурки.

– Нет, – пробормотал он. – Конечно, нет.