Шахристан

Шахристан

Леонид НЕТРЕБО

ШАХРИСТАН

1. Марсово поле

…Сабельный Месяц рассёк лицо карателя сверху вниз, назначив грань света и тьмы ото лба к подбородку; осиянная часть лоснилась, – зловещая картина для оцепеневшего пленника, бессильного, разбитого виной.

Исступленные миги-вечности родили скульптуру: "Гневный палач и дрожащий раб", – камни среди камней…

…Ночной пожар занимался вихрем: стреляющий треск перебежал в густой скрежет, – и скоро раскаленные, потерявшие вес осколки с гулом улетали в померкшее небо, а черные макушки гор, преломляясь в жарком мареве, зашевелились ку-клукс-клановскими колпаками.

Внешний мир обесценился, померк, сгустился и сосредоточился здесь, на Марсовом поле – ровном пятаке, зажатом горами каменной страны Гиссаро-Алай, в ущелье Шахристан…

…В горах – не верящая слезам тишина: стонал и пенился Холоднокровный Сай, наследник Вечного Ледника, бесстрастно глотая события ночи – бедовые звуки, стынущий в брызгах дым, короткий пар над мёрзкой водой…

2. Мистер Но

Вазелин давали вечером, перед отбоем: старший вожатый – неулыбчивый, с пронзительным взглядом, похожий на коварного отравителя, – пригнувшись, медленно крался по узкому проходу меж кроватных рядов, сквозь тускло освещенную палатку-общежитие, неся на вытянутых руках большую жестяную банку густого перламутра, – одаривал направо и налево, будто глумясь и упиваясь своей порочной щедростью. Пионеры и октябрята торопливо макали пальцы в жирную драгоценность и тут же, с выражением покорного счастья, обильно смазывали ей губы, будто медом, получая извращенное для обычной жизни удовольствие, приобретенное здесь, в горном лагере…

Смазка, как бальзам, приносила облегчение и уберегала от завтрашних мучений.

Стихия гор – близкое солнце сквозь разреженный воздух, термические перепады дня и ночи и многое другое, неведомое горожанам, – всё действовало разрушающе на открытую кожу горных оккупантов: она ссыхалась, истончалась, лопалась и отслаивалась, – особенно страдали губы, покрываясь кровоточащими трещинами и омертвелым отребьем.

И вот тогда вазелин становился мёдом.

…Губы, пощипав питаемыми ранами, успокаивались, суля покойный сон и здоровье.

Вечерний моцион включал суточную дозу бальзама, назначенную рачительным эскулапом. Но иной пионер, ловким перстом ухватив лишнего из общественной банки и сдобрив губы, остаток вазелина, – как художник на палитру, густым мазком, – тайно лепил к кроватной раме, чтобы завтра, после пробуждения, в холодном сумраке нащупав драгоценный слепок, повторить сладостное действо. Эти хитрецы начинали следующий день с блестящими устами и с хорошим настроением, умудряясь до самого обеда сохранить на лице добротный жир, пока он окончательно не слизывался и не впитывался.

…Однажды старший вожатый, пронося знаменитую в лагере банку, остановился возле кровати Мальчика, кивнул на тумбочку и странно, почти с испугом, посмотрев глубоко в глаза смутившемуся подростку, словно наткнулся на что-то невероятное, спросил:

– О чём твои книги? – и смятенно улыбнулся, и обронил: – А стрелы?.. Как уместно к этой картине.

Мальчик ответил, холодея и покрываясь мурашками:

– Таджикские сказки. И… – он заикнулся, – и иголки… от дикобраза.

Старший вожатый рассеянно забормотал:

– Боже, какая проза!.. А ведь ты, Аполлон Бельведерский, достоин… большего. По крайней мере, других книг. "Легенды и мифы Древней Греции", например, есть такая.

Вдруг голос старшего вожатого оживился и возвысился:

– Хочешь, дам почитать?

Так пионер кричит пионеру: "Будь готов!"

И, не ожидая ответа, прикрыв веками наэлектризованные глаза, даритель вазелина проследовал дальше.

А Мальчик, подумав, на всякий случай убрал в тумбочку книгу и стакан с пучком игл, действительно, похожих, если очень захотеть, на стрелы. И лёг спать.

Спали одетыми. Холодная ночь остужала к утру и постель и ее обитателя, и трудно было согреться после рассветного пробуждения, ведь настоящее тепло в августовском Шахристане приходит только к полудню, когда солнце окончательно восстаёт над горами, и, свободное от преград, заливает ущелье теплом, немного согревая каменную страну.

Этой ночью Мальчику, очевидно, позавидовав неожиданному вниманию к нему старшего вожатого, а может быть, просто так, за явную нелюдимость и раздражающую нормальных людей независимость, – устроили "велосипед": спящему, осторожно сняв носок с ноги, вложили между пальцев газетную полоску, подожгли…

Наверное, смешно смотреть на педалирующего, вскрикивающего, но еще не проснувшегося. И, наверное, весело в ту минуту выкрикивать в ночь: "Прометей на велосипеде!"