Шахта

Шахта

ШАХТА

-  Чё у вас там в южном штреке? – раздались басовитый голос Виктора Тихоновича, его гулкие шаги по сухому полу коридора. Бавыкин бросил молот, штыри, с треском разогнулся.

-  Да шумнуло что-то, товарищ прораб, - крикнул он в соседний туннель темноты. – Тряхануло сверху малец, осыпь кажись...

-  Кажись? – Виктор Тихонович решительным шагом вышел из темноты, быстро пожал руку шахтеру. – Пойдем, сами глянем. Опоры там Хлещев ставил, сам понимаешь – как бы не ёбнулось.

-  Эт точно, - Бавыкин ощерился белой, мраморной улыбкой, смахнул песочный налет со лба. – А с распорами чего делать?

-  Бросай! – распорядился Виктор Тихонович. – Успеется.

- Каску-то брать? – Бавыкин остановился рядом с крючьями, на которых висели старые спецовки и покрытые угольной пылью каски. Виктор Тихонович хмыкнул.

-  Ты, Бавыкин, прям первый раз замужем! Сами-то, блядь, не полезем – так, глянем одним глазком, отчет составим.

-  Лады, - Бавыкин снял и бросил рукавицы, поскреб твердый лоб. – Попехали тада.

Вдвоем они ходко миновали угольные вырубки, наполненные скрежетом и усталым матерком. Виктор Тихонович посматривал на рабочих, изредка комментируя видимое:

-  Ну, Саныч, плиту ты хуяришь! Ебало треснет!

-  Чужой-то каравай слаще, - глухо ответил Саныч, с тяжелым выдохом вынимая молоток из длинной, впечатляющей трещины. Виктор Тихонович гулко расхохотался.

Наконец они вошли в сквозной туннель. Звуки труда угасали, слышалась лишь мерная капель. Опоры и распорки здесь недавно меняли, они еще тускло поблескивали на стыках.  Бавыкин гордо осмотрел усиленные конструкции, похлопал по стойке:

-  На века сработано, Виктор Тихонович. Никакая грунтовка не усадит! Вес-то на гусеницу вынесли, а вот тут, - Бавыкин стукнул по металлической обшивке опоры, - почти три куба на седьмую! Почти сталёвка!

-  Да, хвалиться ты всегда был передовик, Бавыкин, - Виктор Тихонович остановился, огладил бороду. – Вот только с трудовым режимом, я слыхал, ты не в дружбе. Наверх повадился лазить. Ты у меня того, смотри! – Виктор Тихонович погрозил шахтеру пальцем. – Пыльной каши тебе норму урезали, а ты все дуркуешь. Гляди, не посмотрим, что заслуженный – бороду в рот запихнем и из жопы вынем.

-  Виктор Тихонович, да если б в каше этой окаянной дело было! – Бавыкин проигнорировал последнюю угрозу начальника. – Я ж не от того бегаю, что несознательный. Сами же меня в комсомол принимали, помните небось? А только жить тяжелее стало. Неровно как-то. Вот, взять, к примеру, работу нашу. Вроде бы как все работаем ударно, въебываем до черных лун. А платят, как, прости Совет, бог на душу положит. Взять хотя бы того же Малинькина. Я про него ничего плохого сказать не могу, парень он хороший, дельный. Я за него хоть в гранит, хоть в сланцы. Но ведь это ж никудышно выходит! Как Малинькин работает – и как я! Малинькин с утра заступит, молоточком потюкает, образцы породы сколет, с откатчиками попиздит – и куку! В клубе скипидаром чистится! А я? Пока, ебаться-колупаться, до Северного шельфа дотопаешь – уж жареным камнем несет. А трудодни нам, однако же, одинаково калякают. Вот и выходит, что ему за трудодень политура, каменное мясо и слава, а мне – несправедливые подъебки. Вчера вот мимо Алпатовской вырубки шел. Так мне Тывлов, гнида, кричит: «Когда, мол, пригласишь ноги свои есть?» Мне после такого хоть и не ходи вовсе...

Виктор Тихонович рассмеялся.

-  Вот, смешно вам, а мне приходится в таком свете за спиртом наверх шариться. Да еще угля рюкзак тащишь да думаешь – как бы на народный контроль не наскочить. Такие вот у меня борения.

-  Ну, про трудодни ты верно подметил, - Виктор Тихонович, отсмеявшись, посуровел. – Система нечеткая, не всегда справедливая. Но другой сейчас нет, приходится пользоваться существующей. Пойми, общее начисление – утопия. Это только у Маслохорева вычеты на скрижалях складно выглядят, а на деле любая оплата подразумевает стратификационный фактор распределения материальных благ...

-  Так я к тому же и веду, - просиял Бавыкин. – Спирту наливайте – и вся недолга. А то получаешь, как говорится, ноль целых хрен десятых, и кишочки сполоснуть нечем.

-  Это мы обсудим на ближайшем заседании Совета, - пообещал Виктор Тихонович. – А пока пойдем, осмотрим.

Дальше потянулись пустые, заброшенные вырубки, нагло зевающие никчемной, чужой породой. Только возле одной из них стояли двое стражей с большими топорами, с красными нарукавными повязками. Из вырубки спокойным потоком изливался яркий стеклянный свет.

-  Здорово, белоснежные! – Виктор Тихонович приветственно поднял руку. – Как служба?

-  Ничего, тихенько, - один из стражей со скрежетом потянулся. – Дурью не богаты?

-  Какая дурь, товарищ? – возмутился Бавыкин. – Ты еще золотой пыльцы попроси, заеби тебя старейшина!

-  Свят-свят! – второй страж замахал руками. – Восславь Каменный Лик Вождя, благо твоих слов не слышало Ухо Народа!

Виктор Тихонович молча потянул Бавыкина дальше. Тот, казалось, был расстроен.

-  Сто лет Святыни не видел! Хоть бы одним глазом на нее глянуть!

- Песок посыплется – поглядишь, - утешил шахтера Виктор Тихонович. – А вон, гляжу, и Южный штрек. Тихо чё-то...

Южный штрек бросили уже давно, пахло здесь каменной пылью и соляркой. Виктор Тихонович по старой рабочей привычке поднял с земли камень, отправил в рот, задумчиво прожевал.

-  Не пойму я, - поделился прораб. – Тряхануло ощутимо вроде, а тихо, как в камне. Надо идти глубже.