Шальная пуля|stray bullet

Шальная пуля|stray bullet

Жизнь, оказывается, ярая шутница с херовым чувством юмора, а Судьба, подруга её лучшая и верная спутница, та ещё дрянь: строит козни, спутывая все карты так, что даже опытному шулеру потом трудно отыграться. Убедилась в этом невольно, когда частенько смотрела в надтреснутое зеркало, заляпанное пятнами, стоя посреди маленькой комнатки в каком-нибудь салуне, и ощущала себя выпотрошенной рыбой. То ещё наказание.

Мне неоднократно приходилось испытать это. В голове, пусть даже на короткий миг, мелькали образы нормальной, иной жизни, а не той, какой приходится жить. Но тёплый взгляд небесных голубых глаз напротив внушал уверенность в завтрашнем дне. Сжимала мои руки, переплетая пальцы, смотрела с нежностью, от которой в груди теплело, а затем прижималась к моим губам своими пухлыми губками, целовать которые несравнимое удовольствие, обхватив моё лицо маленькими ладошками.

Может, кто-то скажет, что такие отношения неправильные и противоречат всем законам природы, но мне, если честно, плевать. От таких чувств никто не застрахован, даже если ты в прошлом ярый гомофоб. Но уже ничего не попишешь. От любви не спрячешься, не скроешься, она будет преследовать даже там, где, казалось, это невозможно.

Наша с ней встреча была предсказана гадалкой с улицы. В тот день я, покрытая с ног до головы дорожной пылью и песком, возвращалась в салун после очередного налёта на поезд. Лошадь тоже с трудом ноги перебирала, так как пришлось убегать от полицейских, а они те ещё дряни. Хотелось поскорее свернуться калачиком на набитом соломой матрасе и провалиться в блаженное забытьё хотя бы часика так на четыре, а потом вновь отправиться в далекий путь.

Но облом наступил нежданно-негаданно, когда земля притянула в свои объятия (ни капли не приятные), накормив горячим песком, а сверху свалилось нечто тяжёлое, но в то же время мягкое. Что-то влажное коснулось шеи, опалив кожу тёплым дыханием, а внутри от этого всё в узел скрутилось. Странные ощущения тогда охватили меня с ног до головы.

Помню, как с трудом перевернулась, чтобы посмотреть на нарушителя спокойствия, и как подмяла под себя чью-то тушку, оседлав колени и расставив руки по обе стороны от головы. Судя по соблазнительным изгибам, обтянутым клетчатой рубашкой, передо мной была представительница прекрасного пола. Лица полностью, к сожалению, не было видно — скрыто шляпой с полями, но длинные светлые прядки всё равно выглядывали.

Каково же было удивление, когда ветер сдул шляпу, явив взору улыбающееся лицо, усеянное еле заметными веснушками. Чуть вздёрнутый носик морщился, делая похожей на тигрёнка, а голубые глаза с зелёным отливом смотрели в мои с теплом. Это удивило сразу, ведь никто никогда не смотрел на меня так, как это делала незнакомка в тот момент. Даже представилась, произнеся своё имя тягуче, с лёгким акцентом:

— Ли Тэмин, — а я, кивнув, словно завороженная, назвала в ответ своё имя, лишённое каких-либо изысков. Что поделать, раз родители отчаянно хотели мальчика, а родилось такое ничтожество, которое к тому же и назвали «Марком» — любимым именем папочки, отошедшим в мир иной.

Я ожидала, что она засмеётся или пристрелит из своего «кольта», пустив мне в лоб пулю, но Тэмин лишь улыбнулась, назвав моё имя «красивым», удивив ещё больше.

В тот день Судьба заманила в свою ловушку, захлопнув клетку с мотыльками, летевшими к свету.

Моя жизнь изменилась в корне, ведь в ней появилась Ли Тэмин, «Шальная пуля», или Тэ, как я любила её называть в такие редкие, но счастливые моменты уединения. Странная девчушка, упавшая с Небес, перевернула весь мой мир, внеся в него яркие краски, коих я была лишена с детства.

Поначалу было чертовски трудно, ведь от привычки рассчитывать только на себя так просто не избавиться, но со временем я раскрывалась. Колючки осыпались, а лёд, покрывавший моё сердце толстой коркой, таял, рассыпаясь по крупинкам. Перед очарованием Тэ не устоял бы даже монах, давший обет безбрачия. Вот и я не устояла, влюбившись в существо столь великолепное, гордо носившее звание ангела.

И я сейчас не сыплю гиперболами, когда пишу всё это, делясь самым сокровенным, что у меня есть. Ли Тэмин действительно оказалась ангелом, правда Павшим, изгнанным с Небес за такую странную и неопределённую вещь, как чувства к человеку. Сказать, что я была в шоке, значит ничего не сказать, но демонстрация некоторых способностей убедила в обратном. Как, впрочем, и жуткие шрамы от крыльев на спине, которые я любила касаться губами, приговаривая, что всё будет в порядке. Эх, наивная ты дура, Марк Туан.

Если мои чувства — кощунство, то я готова вариться в самом горячем жерле Ада, не жалея ни о чём. Почему Тэмин можно было жертвовать всем ради любви, а мне нельзя?!

Такие вопросы я часто задавала себе, во время бессонницы рассматривая сладко спящую под боком Ли и убирая спутанные прядки с покрытого испариной лба. Кошмары — единственное, от чего я так и не смогла её избавить. Оставалось просто смириться, что мы и сделали, пустив всё на самотёк.

Будучи писателем, которого привлекало всё необычное, даже каждая крохотная деталь этого странного мира, я, глядя на Тэмин, ловила откровенный кайф. Слова, вертевшиеся на кончике языка, сами складывались в предложения, а предложения — в текст, который я выплёскивала на бумагу в моменты прихода вдохновения. Но с приходом Ли я приобрела постоянную Музу, не покидавшую даже во сне.

Мы вместе совершали налёты на поезда, везущие золотые слитки, а затем, когда в живых никого не оставляли, убегали вместе с награбленным добром, смеясь в лицо опасностям. Просто запрыгивали на лошадей и скакали по пустыне, освещённой полуденным солнцем, игнорируя липшую к телу одежду и клубы песка и пыли, от которых глаза слезились, а кожа чесалась. Лица были тщательно скрыты платками, никто никогда бы и не догадался, что это всё наши с Ли проделки.

А после, скрывшись в комнате салуна, срывали друг с друга одежду, целуясь с таким упоением, будто неделями мучил тактильный голод, заваливаясь на неудобный матрас. Главенство в процессе брали по очереди, не ограничивая себя в чём-то, чувствуя разгорячённой кожей ласки более остро и ловя кайф от шаловливых пальцев и языков, что обжигали похлеще самого сильного солнечного удара. Затем, достигнув долгожданного пика, взрывались мириадами искр, разлетавшихся по коже сотнями или даже тысячами, от которых дыхание сбивалось, а сердце отбивало бешеную чечётку, будто хотело выпрыгнуть из груди.