Шаман, который упал с небес

Шаман, который упал с небес

Первой Джим осознал темноту. Неплотную, рыхлую — скорее вырезанную из неприметного закутка большого города, нежели родственницу космического мрака. В центре этой темноты чуть более светлой тенью выделялось нечто небольшое и прямоугольное. Вернее, Джиму показалось, что оно прямоугольное. Почти с той же вероятностью тень могла быть и кругом, и квадратом; края дрожали и размывались, безо всякой чёткой границы вливаясь в окружающую черноту.

Даже через несколько минут пристального изучения тень не стала резче или понятней. Тогда Джим зажмурился и переключился на остальные чувства. Осязание подсказывало, что он лежит, и что под ним что-то мягкое и одновременно неприятно-колючее. Обоняние ловило горький запах застарелого пота и почти перебивающие его — влажной земли и свежесорванной травы. Где-то вдалеке слышалось присутствие людей; их голоса звучали едва различимо, и Джим не мог разобрать даже пары слов.

Меньше всего толку было от памяти.

Вспоминалось многое, но всё не то. Кто он, сколько ему лет и откуда он родом (инженер, тридцать шесть, Бруклин). Как четыре года строил летун. Как несколько дней назад впервые поднял его в воздух. Как посреди намеченного маршрута был вынужден остановиться, потому что теория и лабораторные эксперименты не выдержали столкновения с реальностью. Как сажал несчастную, скрипящую и воющую машину в гущу джунглей, так и не найдя ни клочка чистой замели. Как, разбив лагерь и включив тревожный маячок, принялся ждать спасателей.

Утро после первой ночёвки Джим тоже помнил до последней детали. А вот с полудня — с того самого момента, как он от скуки по локти зарылся в потроха летуна — начиналась пустота. Джим некоторое время потыкался в неё, но попытки вытащить из головы воспоминания, которых там явно не было, увенчались лишь злой болью в висках. Джим осторожно их потрогал и совсем не удивился, кончиками пальцев почувствовав что-то подсохшее, но всё ещё липкое.

Сотрясение объясняло испортившееся зрение и потерю памяти. Правда, оставались дальние голоса и запах травы, но Джим решил, что разберётся с ними позже, когда его голова не будет раскалываться от любой случайной мысли.

Очнувшись второй раз, Джим решил, что первый ему наполовину приснился. Темнота никуда не делась, но стали различимы силуэты: три деревянных стены, решётка из прутьев вместо четвёртой (вот за ней сохранилась густая чернота), чёткий проём затянутого чем-то бежевым окна. Неподалёку от него располагался низкий прямоугольник двери; её доски прилегали друг к другу настолько неплотно, что можно было заметить тонкие полоски света.

Насколько Джим мог рассмотреть, комнатка, в которой он находился (а то и вся хижина), была откровенно небольшой. Футов десяти в ширину и длину, и не больше шести в высоту. Солнце пробивалась сквозь окно и щели в дверях, а так же сквозь крытую листвой крышу. Из мебели был один только тюфяк, на котором Джим и лежал, да и тот при ближайшем рассмотрении оказался завёрнутым в дерюгу стогом сухой травы.

Конечно, Джим особо и не надеялся обнаружить рядом свои пожитки, но осознание, что его лишили даже бутылки с чистой водой и перочинного ножа, оказалось не из приятных.

Ещё неприятнее было то, что никто не удосужился смыть кровь с его лица. Эта деталь, вкупе с теперь отчётливо звучащими голосами (слова по-прежнему не улавливались, так что Джим начал подозревать, что дело не в сотрясении, а в незнакомом языке), наводила на определённые мысли. Например, о заложниках. Если бы Джим был гостем, уж точно кто-нибудь позаботился бы оказать ему первую помощь. Так?

Джим решил, что так. Но даже с прояснившейся головой он не мог вспомнить ни как здесь оказался, ни где это «здесь» находится, ни кто (и чем) раскроил ему череп. Последнее беспокоило особо сильно. Если это были те же самые люди, к чьим голосам он прислушивался, то они могли в любой момент вернуться и закончить начатое.

Может, их традиции требовали добивать только пришедшую в сознание жертву?

Решив не сдаваться без боя — или хотя бы без его видимости — Джим осторожно поднялся с тюфяка. Несмотря на тупую боль в перепачканных кровью висках, чувствовал он себя неплохо, даже на ногах стоял вполне уверено. Привыкшие к темноте глаза позволяли легко ориентироваться в пространстве, а скудное убранство хижины — не беспокоиться о преградах. Джим толкнул дверь (предсказуемо запертую) и потыкал пальцем в затягивающую окно плёнку. Плёнка оказалась тёплой и слегка тянущейся, и откуда-то из недр памяти выплыло, что в старину взамен стёкол использовались внутренности животных. Джим брезгливо обтёр ладонь о и без того перепачканную драную рубашку и двинулся к решётке, заменявшей его тюрьме четвёртую стену.

Чернота за решёткой на фоне сумерек, расчерченных проникающим сквозь щели светом, казалась неестественной; настолько плотной, что её почти можно было потрогать. Совать руки непонятно куда Джим не решился и вместо этого вытянул из тюфяка несколько соломинок, сложил их и ткнул в темноту получившимся пучком.

Вопреки ожиданиям, качественно зашпаклёванной стены, выкрашенной чёрной краской, там не оказалась, равно как и чёрной драпировки; по крайней мере, соломенный щуп не нашёл ничего, кроме пустого воздуха. Зато из-за решётки почти сразу послышались шорохи и неясное бормотание.

Секунду спустя на прутья легла пара очень бледных ладоней.

Джим отшатнулся, но с небольшой заминкой; мозг не сразу сообразил, что внезапного появления можно было бы и испугаться. Ладони тут же исчезли, что-то скрипнуло в темноте — и за решёткой нарисовалось настолько же бледное лицо.