Щедрый Буге

Щедрый Буге

ЩЕДРЫЙ БУГЕ

Охотничья повесть....Здесь у костра не хвастают, не лгут,

Не берегут добро на всякий случай...,

Ю. Сотников

ЧАСТЬ I

ВЛАДЕНИЯ ЛУКСЫ

Под нами

величественная панорама

безлюдной, дикой местности:

медленно проплывают, расчленённые глубокими ущельями и распадками,

заснеженные гряды, одна выше другой,

межгорные впадины, седловины,

порожистые речки, острова посреди них. Там, куда мы летим, особняком возвышается плотная группа скалистых гольцов, заметно выделяющихся на общем фоне.

Пассажиров в вертолете двое: я и мой наставник, удэгеец лет пятидесяти. Невысокий, худощавый, с живыми движениями опытный промысловик располагал к себе с первого взгляда. Сильные руки, испещрённые глубокими трещинками морщин, словно кора старого дерева, и густо перевитые набухшими венами, успокаивающе поглаживают собак. Мороз, ветер, солнце, дым костра дочерна продубили скуластое лицо с клочками реденькой растительности на верхней губе и подбородке. В чёрных с вороным отливом волосах несмелый проблеск седины. Черты лица невыразительны, но лучистые темно-карие глаза, словно магниты, притягивают взор.

Впечатление такое, что они все время смеются, радуясь жизни. Глянув в них, и самому хочется улыбнуться. И имя у него приветливое, простое — Лукса.

Мне все еще не верится, что моя давняя мечта исполнилась: я принят на работу в Лазовский госпромхоз штатным охотником и лечу на промысел пушнины над седыми отрогами древнего Сихотэ-Алиня.

Вертолет тем временем вошел в крутой вираж и, сделав два круга, мягко опустился на заснеженную косу. Наши собаки, Пират и Индус, ошалевшие от грохота двигателей, спрыгнули на снег, едва открылась дверь, прямо во взбаламученную при посадке искристую пыль. Быстро выгрузили нехитрый багаж. МИ-4 прощально взревел и, обдав нас колким, морозным вихрем, взмыл синеву и вскоре исчез за лесистой грядой.

Мы остались одни в холодном безмолвии. На белой, сверкающей

алмазными искорками, пелене ни единого следочка. Возникло ощущение,

будто неведомая сила подхватила и перенесла нас на лист чистой бумаги, на котором предстоит написать историю промысловой охоты длиной в сто двадцать дней: с 15 октября 1974 по 15 февраля 1975 годов.

Вокруг громоздились типичные для этих мест крутобокие сопки, ощетинившиеся, словно встревоженные ёжики, мрачными островерхими елями и могучими патлатыми кедрами. Над бурунистым Хором, напротив устья ключа Буге, нависал хребет, резко обрывающийся в речную гладь неприступной двухсотметровой стеной. На его обнажённом гребне торчали причудливые, источенные временем каменные иглы и зубчатые башни, напоминающие руины старой крепости.

Хор еще не встал и тянулся тяжёлой и холодной, черной лентой, разрывая

белоснежную пелену извилистой трещиной. Сквозь прозрачную воду и

тонкие хрустальные забереги на галечном дне, местами поросшем длинными, склонёнными течением водорослями, чётко видны пестрые, обезображенные брачным нарядом и трудной дорогой к нерестилищу, кетины. Уровень воды в реке за последние дни упал, и часть отнерестившейся рыбы лежала на галечном берегу. Лайки тут же воспользовались возможностью полакомиться. В их довольном урчании слышалось —«Как много рыбы! Райское место!»

2

Оставшись в преддверии сезона без напарника, Лукса не без колебаний согласился взять меня на свой участок, охватывающий бассейн ключа Буге —левого притока реки Хор. Митчена, деливший с ним радости и невзгоды промысловой жизни в течение многих лет, совсем потерял зрение и перебрался жить к дочери в райцентр – село Переяславка.

Хотя день только начался, Лукса поторапливал. Предстояла большая работа по обустройству места зимовки.

Взбираясь на берег, услышали задорный посвист, который невозможно спутать ни с каким другим лесным звуком, - рябчик. Судя по мелодии, петушок. Старый промысловик едва заметным движением руки остановил меня, а сам, прячась за ствол ели, достал самодельный манок и ответил более глухим переливом курочки. По треску крыльев стало ясно, что рябчик перепорхнул ближе. Лукса опять подсвистел. Хлопки послышались совсем рядом. Приглядевшись, я наконец разглядел его. Вытянув шею и нетерпеливо переступая, он напряженно высматривал подружку.

— Живой, — радостно прошептал Лукса. – Четвертый сезон вот так. Совсем свой стал. Встречает.

"Кореш" тем временем перелетел еще ближе и с явным интересом разглядывал нас. Вынырнувший из кустов Пират, не разделяя чувств хозяина, с лаем запрыгал под деревом. Петушок встрепенулся и, спланировав, исчез в чаще леса.

Надо сказать, наши четвероногие помощники резко отличались друг от друга. Пират — рослый, нахрапистый, с хорошо развитой мускулатурой, быстрой реакцией и нахальными глазами. Индус, напротив, — вялый, тщедушный, привыкший во всем подчиняться ему. Первое время при появлении Пирата он поджимал хвост и услужливо отходил в сторону. Столь же резко они отличались и по окрасу. Пират белый, только кончики подвижных ушей и хвоста черные, а Индус черно-бурый. Попал он в нашу бригаду случайно. Когда мы загружали в неожиданно подвернувшийся вертолет мешки со снаряжением и продуктами, на краю поляны сидел и

3