Щенки

Щенки

Я возвращался темным промозглым вечером, февральским новолунием, около часа ночи. Уходил от пьяного угара угасающей вечеринки, забытых слов, выкинутых из песен, от нетрезвых голосов и неестественно-дружеских поддевок, когда принято считать, что каждая шутка – всего лишь шутка.
Пошатываясь, вдыхая влажный питерский воздух, я старался ступать твердо. Как всегда в таких случаях, это казалось важным – идти твердо. Странная смесь страха перед ночными опасностями и хмельного героизма, будоражила, кружила голову и, словно шпион, я с суровым прищуром смотрел по сторонам – чтобы вовремя заметить гоп-компанию, ищущую развлечений.
Я так увлекся своей игрой в опасность, что не заметил как в темной арке, на входе в очередной двор, ко мне метнулась тень. Мгновенно прижавшись к моему боку, тень выдохнула мне в лицо женским голосом:
- Помоги…
Это было сказано с такой страстью, с такой демонической чувственностью, что я, все еще не успев прийти в себя, оторопело уставился в лицо незнакомки. Ее черные глаза блеснули в свете фар проезжающей вдалеке машины. Еще я успел разглядеть полуоткрытый красный рот, высокие скулы, аккуратный курносый нос и темную кожаную куртку, слишком легкую для этого времени года.
- Помоги, - повторила она и потащила меня к стене. Там она опустилась на колени и торопливо расстегнула мне ширинку.
Я молчал. И молчал еще минуты две. Мне было тепло и влажно, и всякая осторожность была отброшена туда же, куда и брезгливость. Я попал в какое-то состояние отрешенности, когда не мог, да и не хотел думать ни о чем, кроме как стоять и ждать освобождения.
В какой-то момент, я подумал, что это могло быть ловушкой, и повернул голову, чтобы посмотреть не подбирается ли кто-нибудь сзади. Но нет - весь двор, вся улица, казалось, вымерла. Почувствовав легкую заминку, я снова посмотрел на девушку, и снова не смог ничего сказать: она уже стояла спиной ко мне, наклонившись, и насаживала себя.
Вскоре все закончилось, она деловито подтянула штаны и схватила меня за руку.
- Пойдем.
Поспешно застегнув джинсы, я поплелся следом, за угол, наискосок через клумбу, припаркованные машины и дальше, вдоль забора детского сада. Потом мы опять куда-то свернули, и я понял что потерялся. Я знал эти дворы как свои пять пальцев, но подъезд, куда мы попали, видел впервые. Пахло мокрой псиной, старыми тряпками, каким-то мясом и мочой. Незнакомка сняла штаны и с какой-то болезненной торопливостью прижалась ко мне.
- Погоди, ты кто? Что… - и я снова не мог говорить еще какое-то время. В студенческие времена у меня были бурные ночи, но никогда я не ощущал такой страсти, какую испытал в этом грязном, сыром месте, среди мусора, мокрых разрисованных стен с обвалившейся штукатуркой.
И снова, когда я закончил, она быстро надела штаны и облизнулась. Посмотрев прямо в глаза, она повторила просьбу о помощи и показала в угол. Оттуда раздался писк, шуршание картона, и на тусклый желтый свет выбралось трое крупных щенков. Серовато-бурые, головастые, они смотрели на меня голодными глазами и жалобно скулили.
У меня не было с собой никакой еды, кроме пакетика с остатками чипсов, который они побрезговали даже нюхать, и продолжали смотреть на меня. Словно ждали чего-то.
Я повернулся к незнакомке, и, когда та выгнулась, выставляя задницу, отшатнулся. До меня начала доходить вся абсурдность ситуации: похотливая девица, какие-то щенки в подвале неизвестного дома. Что я здесь делаю, зачем меня сюда привели? Нужно убираться подобру-поздорову. А завтра еще и найти врача, провериться. Да, срочно!
Едва я сделал пару шагов, как девка загородила мне выход. Она глядела исподлобья, улыбалась и медленно расстегивала куртку. Звук молнии царапал воздух, завораживая, и я остановился, а она, сняв куртку, кинула ее на пол и сказала хрипло:
- Помоги им, покорми.
- А ты сама что?
- Я не могу.
Она застонала и потянулась к моему поясу, но я уже был настороже и отпрыгнул к стене. Мне казалось, что хмель давно выветрился и я невероятно ловок и быстр, но, как часто бывает, ощущение превосходного владения собственным телом подвело меня - под ногу попалась консервная банка, и я растянулся на полу. За что и поплатился, оказавшись оседлан, обхвачен крепкими ногами, с руками, прижатыми к холодному цементу.
В третий раз было почти больно, но я был готов, и сразу вскочил, когда она сползла с меня. Одной рукой придерживая джинсы, я выскочил наружу и побежал: свернул налево, перепрыгнул через какие-то ступени, скамейку, приземлился одной ногой в лужу и что есть мочи рванул прочь.
Через несколько минут, когда промокли ботинки, а сердце грозилось выскочить из груди, я остановился перевести дыхание. Рука опиралась о неприятно шершавую стену какого-то дома, но мне было важно отдышаться и попытаться понять где я нахожусь. Место показалось мне смутно знакомым – эта дверь с отслоившейся фанерой, эти грязные ступени, этот запах мочи… Распахнув глаза от удивления, я увидел как из подвального окна вылезает незнакомка и, буквально воя все то же «покорми их», она начинает рвать на себе линяло-черную футболку.

А потом она сдохла.

Я стоял и смотрел на жалкие остатки того, что раньше хотело меня, и гадал за каким чертом все это понадобилось. Жалобный писк отвлек от бесплодных попыток понять происходящее. Сквозь подвальное окно я увидел несколько шевелящихся комков шерсти с мокрыми носами и… понял свое место в жизни, что ли.
Девка что-то чувствовала и действительно не могла покормить их. Но она нашла того, кто может.
Так вот, к чему я тебе все это рассказываю?
Щенки хотят есть.