Щенок

Щенок

   Увидев её впервые, я испытал самый настоящий щенячий восторг. И пребывал в этом состоянии до сегодняшнего дня. Не верил своему счастью. Может если верил бы, то иначе бы всё обернулось. Благодарил судьбу за каждый день, каждую минуту, проведённую с ней. Так и был щенком. Хотя на самом деле давно уже взрослый пёс. Но собаки, даже взрослые, далеко не всё способны понять. Дрессировка - дело хорошее, когда касается вещей, понятных животному. Меня научили не гадить дома, это довольно просто. Тебя наказывают за то, что ты гадишь, и ты перестаёшь это делать. Организму бывает трудно, но хотя бы мозг всё понимает. А когда дело касается понятий, не существующих в мире животных, тут хоть кол на голове теши. Вот, например, любите вы что-нибудь погрызть. Можете представить что-то другое, что вы любите, просто я на этом примере объясню. Мячик свой грызть можно. Кость можно. Есть и другие специальные предметы. Опытным путём выясняется, что можно, что нельзя. Собака ценности человеческих вещей не понимает, так что - только опытным путём. Впрочем, и люди, когда мало друг с другом знакомы, далеко не всегда знают, что для кого ценно и что у кого можно погрызть. Тоже по большей части опытным путём постигают. Но они хотя бы поговорить могут. Если не сразу, то по крайней мере в том случае, когда чувствуют, что опыт куда-то не туда завёл. С собаками говорят всё же меньше. Собаки же людям и подавно ничего не могут объяснить. Не потому, что молчат. Всё время говорят, как могут. Но язык-то разный, так уж от природы устроено. Наверное, специально. Разные функции на этой земле выполняем, потому и во всём остальном разные. У людей, кстати, тоже так бывает. Профессор с сантехником с трудом общаются. Китаец с немцем. Подросток с родителями. Мужчина с женщиной.

   Тапки грызть нельзя. Что такое тапки - понятно. Любые тапки грызть нельзя. Что же ещё погрызть? Много было в доме бумаги. В разном виде. И полюбил я грызть бумагу. Газету - весело, но очень уж быстро. Зато наказывают не сильно. Даже сами веселятся порой, если газета старая и не сильно мусорить. Значит бумагу грызть можно? Нет, не всю. Очень нравятся мне книжки. Особенно в переплётах. Сами понимаете - вкуснятина. Но даже без переплёта: и шуршит, и рвётся, и надолго хватает. Когда впервые я это попробовал, сами понимаете, испытал щенячий восторг. Но ругали сильно. Тут бы мне и понять, что нельзя. Но охота пуще неволи. На улице, бывает, найдёшь, да как набросишься… И ничего, не ругают, опять же, радуются вместе со мной. Значит всё зависит от обстоятельств. Это мне уже трудновато. Порой и дома погрызёшь книжку, или блокнот какой заброшенный - ничего, нормально всё проходит. Листы есть большого формата, на них на специальной машинке что-то печатают. Новенькая пачка очень аппетитно и весело выглядит. За неё ругают так, средне. Уже использованные листы попробовал, такой же пачкой лежали, прокатило отлично, весело. Другой раз - очень сильно ругали, как за книжку. Господи, ну как тут поймёшь, в чём дело? Спросить бы - так они по-нашему не говорят. Так что всё опытным путём. на прошлой неделе сожрал какую-то папку с бумагой, ругали долго, но довольно вяло. В этот раз такая же точно папка была. Не знаю, что случилось, но теперь я буду жить на улице, если вообще буду жить.

   Она рыдает, кричит, я хвостом виляю, чтобы показать, что сочувствую, а она думает, что радуюсь.

   - Десять лет! Десять лет трудов! Десять лет жизни! В клочья! Как ты мог! Больше не могу тебя видеть! Я не виню тебя, сама виновата, не уследила, но прости, больше не могу. Я хорошо к тебе отношусь, но не смогу смотреть на тебя каждый день и вспоминать, что произошло. Может удастся что-то восстановить, но потребуется много времени, и уж конечно восстановить можно не всё. Убила бы тебя, но ты всё же живое существо.

   Сижу и не понимаю. Все живы ведь, как можно говорить, будто ничего не исправить? Объясни так, чтобы я понял, может я чем-то смогу помочь? Ну да, разные мы, не понимаем друг друга порой, делаем вещи, друг другу непонятные и даже противные, но ведь все эти десять лет мы как-то прожили вместе? Так я ей говорю на своём языке. А она меня тоже не понимает, как и я её. И вдруг говорит такие слова, от которых разом проходит щенячий восторг, в котором я пребывал все эти десять лет. Или, точнее, он пребывал во мне, невзирая на любые обстоятельства, печали и беды.

   - Ты же не собака, а человек, ты должен меня понять. Я ухожу от тебя, и дочь нашу забираю, мы больше не будем жить вместе.