Щенок

Щенок

Математика тянулась вечно. Бобка вполуха слушал объяснения учительницы, но все больше глядел в окно, туда, где в мартовском, по-весеннему ярком, небе тяжело и деловито летали грачи.

-Иванов! – раздался над Бобкиным ухом громоподобный возглас. Бобка вскочил и растерянно заозирался.

-Иванов! Повтори, что я только что сказала?!

- Ээээ, - замялся Бобка, ища глазами поддержку у товарищей. По классу прокатилась возбужденная волна смешков.

- Эх, Иванов! Садись! Доев, повтори нам, что я только что сказала?!

Шустрый черноголовый Доев вскочил со своего места и, раздуваясь от важности происходящего момента, отчеканил, глотая окончания слов:

- Мальчикам нашего класса после уроков надо остаться для выполнения важного партийного задания!

-Садись, Доев! Верно. Вы должны понимать, что в тяжелое теперешнее военное время… – учительница, наконец, отошла от Бобкиной парты, и тот облегченно вздохнул, - Каждый советский человек должен…

Она все говорила, но Бобка уже не слушал, засмотревшись на грачиную возню на ветках березы в школьном дворе.

Сразу после звонка Бобку выхватил Шурка и потащил, поволок его по коридору на двор подальше от девчоночьих ушей.

-Куда ты меня тащишь? – отбивался Бобка, на ходу надевая куцее пальто.

-Шшш! – зашипел на него Шурка, дергая за рукав.

Они выкатились на промозглый мартовский двор. Шурка затащил друга за угол, убедился, что вокруг никого нет, и жарко зашептал

-Мертвяков пойдем копать!

-Чего? – вылупился на него Бобка.

-Мертвяков, говорю, пойдем копать! Ты что, Чуню, не слушал что ли?

-Почему не слушал? Слушал! Она что-то про партийное задание говорила.

-Партийное – партийное! Говорю тебе, мертвяков копать.

-Да каких мертвяков? Чего ты несешь?!

-Как каких? – взбудоражено выпалил Шурка, - Наших! Ну, ты помнишь, в ноябре бои были?

-Ну!

-Не нукай, не запрягали! В ноябре бои были, тогда, помнишь, холодно было!

-Ну, помню, - решительно кивнул Бобка.

-И вот! Их же не похоронили. Вот мы и пойдем их зарывать.

Бобка вспомнил про колхозное поле, примыкавшее к селу. Еще в декабре, когда старый 1942 год подкатывался уже к своему концу, а фронт перемолол окружающие перелески и броневой поступью ушел на север, они с Шуркой сговорились пойти на ТО поле. И пошли, да только ничего с того похода не вышло. Бои затихли и сельский председатель все ждал, что вот-вот пришлют какую-нибудь военную команду, которая заберет, как положено трофеи, да похоронит своих, а потому приставил к полю сторожа. Сторож бегал медленно, но стрелял метко, это уж мальчишки проверили на собственных тощих задницах. Бобка украдкой потер больное место.

-Вот вы где?! – из-за угла к ним вышел Сармат – длинный, немного нескладный парень, с оттопыренными ушами, на которых держалась ветхая кубанка.

-Все давно собрались! Пошли скорее!

Шурка нехотя кивнул, и они вышли во двор, где уже выстроилась редкая шеренга мальчишек, вооруженных кто чем: кто лопатой, кто киркой, кто веревками. Перед шеренгой расхаживал военрук. Хромой, с изуродованным лицом, без руки, вместо которой за широкий офицерский ремень был заткнут пустой рукав, он испепеляющим взглядом проводил мальчишек, юркнувших в строй.

-Еще раз повторяю, для опоздавших! - гремел он, расхаживая перед притихшими мальчишками, - Тела голыми руками не трогаем! Боеприпасы не трогаем! Увижу, кто возьмет, будете до конца жизни сортиры драить! Ясно? Карманы проверю! Ясно, я вас спрашиваю?

-Ясно – нестройным хором пронеслось по шеренге.

-Ну, в колонну по двое, шагом марш!

И они пошли. По селу шли еще бодро, а как за околицей начался проселок, завязли, растянулись, еле переставляя ноги, утопающие при каждом шаге в жирной мартовской грязи. Бобке было не по себе, Шурка ж напротив, пребывал в каком-то болезненном возбуждении.

-Представляешь, сколько там хабара взять можно?! – радостно трещал он, - Вон, Сарматов брат старший, оттуда винтовку притащил. Говорит железа там, на танк хватит, а патронов… Фиють, - Шурка резко провел ладонью по горлу, показывая, сколько именно патронов на том поле.

-И куда ты его денешь? – скептически протянул Бобка

-Ты совсем дурак, да?! Его продать можно!

-Где ты его тут продашь? У каждого второго этого добра валом!

-Да ну тебя! – обиделся Шурка

До поля дошли в молчании. Изрытое, искореженное воронками пространство с замершими черными остовами сгоревшей техники, в грязно-серых оспинах, рытвинах и кочках, поле простиралось почти до горизонта, упираясь одним боком в шоссе, и длилось дальше, почти до самых горных склонов. Бобка остановился и заворожено наблюдал, как скатывалась по склону вереница одноклассников. То тут, то там поле шевелилось такими же мальчишками, вздыхало на разные голоса, ухало, ржало протяжно, надсадно.

-Чего стоишь, пошли, давай! – резко, обиженно дернул его Шурка.

Бобка поплелся вниз, догнав друга, он виновато тронул его за плечо

-Шурка, ты это… извини! Ну, давай наберем твоего хабара, если хочешь.

-Ладно, - протянул Шурка.

Они спустились вниз и тут только Бобка понял, что рытвины и кочки, что чернели вокруг были телами мертвецов. Он почувствовал как где-то в глубине груди у него похолодело, сжалось, будто сдавили его тугой удавкой, так, что стало сложно дышать. Бобка распахнул пальто, стало полегче.

Догнав своих, они получили от военрука по веревке и смирного ослика в придачу. Мертвецов было много. Раскиданные по всему полю тела так вмерзли за зиму в землю, что ребятам приходилось подкапывать их руками, чтобы ослик смог вытянуть в чавкающую грязь. Про хабар быстро забыли, пыхтя и отдуваясь, они скинули верхнюю одежду, подставляя спины весеннему теплому солнцу.

Бобка только-только приладил веревочную петлю на ногу очередного мертвеца, как Шурка остановил его.

-Ты чего? – изумленно спросил Бобка.