Шестая от входа

Шестая от входа

Они встретились на седой скамейке в ржавом парке. Случайно.

«Шестая от входа», — твердил он про себя. «Шестая от входа»… Он медленно брел по узкой тропинке, небрежно втаптывая желтые листья в грязь осени. Опирался на потертую трость, которую с трудом удерживал в ослабшей руке. Он прошел только половину пути. Когда-то пробегал. А сейчас задыхался. От ветра. От одиночества. От слез. Нога немела — худой ботинок впитывал ледяную воду… Старый, очень старый. Но продолжал идти, по наитию. Теперь, правда, с тростью. И пять гвоздик. Как всегда.

«Пять гвоздик. Шестая от входа».

Задыхался все больше. Сердцу было тяжело. А раньше оно замирало. При мысли о ней… Дурак. Так поздно...

У нее день рождения. Сегодня, как тогда, он шел к ней. На шестую от входа. Вспомнил тот день. Осень не казалась столь мрачной и пустой, и парк был не ржавым, а золотым. Тогда все было иначе… Осмотрелся, туда ли идет. Туда. Ноги, хоть и дряхлые, но ничего не забыли. Устал. Безумно устал.

Присел на четвертую…

***

У нее никого не осталось. Мужа похоронила, а детей никогда и не было. После того несчастного случая. Не хотела вспоминать, а вспомнилось. Само по себе. Выплыло из закоулков памяти. Так всегда бывает в день рождения. Она сидела дома и гладила выцветший бархат альбома. Решила не открывать. Но открыла. Черно-белые лица. Половину имен уже и не назовешь. Знаешь, что были. А кто?

Лишь одну улыбку она так и не смогла забыть. В тот день она спешила к нему, на шестую от входа. Он уже был там. Слегка помятый, растрепанный. И пять гвоздик. Как же она теперь ненавидит эти цветы…

***

Он глубоко вздохнул. Тяжело. Сидеть дальше нельзя. Одолевало. И та встреча... Он пришел раньше. Она бежала, что бы получить свои гвоздики. Поцелуи. Рассказать важную новость — она беременна. Узнал — и дрожь по телу. Такая мелкая-мелкая. И в животе гулко. И ноги не держали.

Слезы застревают в морщинах…

***

Она листала альбом. Думала, как же была счастлива. Ребенок под сердцем. Его ребенок. Еще маленький, несформировавшийся. Его. Она так хотела быстрее рассказать. Воспоминания накатывали с большей силой. Не укрыться…

Оделась и вышла на улицу. Третий троллейбус, до конечной.

А вот и парк. «Шестая от входа»…

Оставила тросточку дома. Без нее совсем трудно. Грузное тело не слушается. Одышка. А когда-то так легко оббегала лужицы. Наступает прямо в промерзлую осеннюю жижу. Слишком старая, чтобы выбирать дорогу. На миг остановилась, осмотрелась. Сердце защемило от резкой боли. Воспоминания, наверно.

Присела на четвертую…

***

Он уже видел свою скамейку. Хотел убыстрить шаг, но поскользнулся, чуть не упал. В его возрасте раз упадешь, уже можешь и не подняться. А до скамейки дойти надо. Подумал, что только чудо ее сюда приведет. Но сегодня ее день рождения. Может, с семьей отмечает. А может, нет ее больше. Совсем нет. От этих мыслей стало не по себе. Доплелся кое-как. Вот она, шестая от входа…

***

Она рассказывала, а сама боялась. Его реакция. Обрадуется, запаникует? Это сейчас она знает, что он, конечно, будет счастлив. Но боялась. Зря. Улыбнулся, засмеялся, подхватил ее. Такой молодой. Такая красивая. Надо идти.

Знакомый поворот. Несколько шагов. И… Она увидела человека. Старик. В поношенной куртенке. «Великовата». Сразу не узнать. Но пять гвоздик. Как всегда.

Он сидел с закрытыми глазами. Представлял себе ее. Русые волосы, всегда аккуратно собранные в пучок. Ни одной выбившейся прядки. Скромное платьице. Сама шила, по фигурке. Бежевое пальто. Сапожки, на небольшом каблучке. Такая миниатюрная.

«Умереть бы сейчас. Вот так. С ее образом», — подумал он.

Вдруг кто-то опустился на скамью. Совсем рядом. Как всегда.

Он открыл глаза. Она. И не она. Старая женщина, с белыми волосами. И строгий пучок.

Дрожащей рукой он протянул ей цветы.

– С днем рождения.

– Раньше добавлял «милая».

– Имею ли право сейчас?

Она взяла цветы. Пять гвоздик. Как же она любила эти гвоздики! Своими шершавыми пальцами она гладила лепестки. Такие нежные. Он смотрел на ее располневшее тело, на седые волосы. И не мог поверить — она, это она!

– На «тройке»?

– Маршрут не изменился. А столько лет уж прошло.

Они молчали. И в тот раз решили не говорить. Но назрело. Рвалось наружу. Терзало. Мучило. Тогда побоялись. Может, самое время?

Он не решился. Начала она.

– Знаешь, я так и не смогла больше иметь детей.

Его губы дрожали. Неизвестно, кому тяжелее сейчас.

– Я так устал. Нам надо было сразу… Как только это случилось.

Они на мгновение задумались. Тот страшный день. Опять перед глазами. Она только рассказала ему о ребенке. Они сидели здесь, на этой чертовой шестой от входа. Она держала в руках эти мерзкие цветы. А потом поторопилась вернуться домой. Он пошел в другую сторону, а она — мимо ненавистной четвертой, где сидели эти... Им нужна была только сумочка.