С холма открывался чудесный вид на деревню. А если взобраться на большой мшистый камень, подпирающий развалины, можно было разглядеть даже крышу бабушкиного сарая на окраине. Вросшие в землю булыжники, между которых пробивались кустики земляники, образовывали вихляющую тропинку. Эта тропинка и эти развалины – русло некогда величественной реки, протекавшей под некогда величественным мостом. Мост был разломан пополам, будто кто-то огромный, тот, кому некуда было девать свои силы, ударил по нему сверху чем-то тяжелым.
Там, где рос папоротник, и где камней почти не встречалось, между соснами стояла палатка. Палатка была грязная, так как ее разбили еще в начале лета, а сейчас стоял июль. Да и хозяйка палатки не сказать, чтобы была чище – мылась она, как придется, одной только холодной водой из ручья.
Но это ничего. Когда твои родители археологи, к такой жизни привыкаешь. Огорчает другое. То, что вместо экспедиции ты вынуждена все каникулы торчать у бабушки в деревне. К тому же эта вечно недовольная бабушка отчитывает за всякие мелочи на каждом шагу. Вот тогда-то ничего другого не остается, как добавить к своему поганому настроению рюкзак, провизию и старые развалины, чтобы провести остаток лета по собственному усмотрению.
До того времени, как в их отношениях наступил раскол, бабушке несколько раз пришлось, ругаясь и пыхтя, взбираться на холм, чтобы проведать непослушную внучку.
- Вся эта дурь – разорялась она, отдуваясь, – срываться с места и нестись, сломя голову, неизвестно куда - от родителей. Те тоже всю жизнь бродят. А дите растет, как сорная трава, и некуда ему прислониться.
Выкладывая из сумки гостинцы, которые она приносила с собой, бабушка опасливо поглядывала на развалины. Большой мшистый камень, напоминающий уродливую голову с зарослями папоротника вместо волос и бороды, в такие моменты будто бы тоже смотрел на бабушку. Ну, или на то, что она принесла в сумке.
И как только ты не боишься, – качала головой бабушка. - Говорят, ночью здесь всякая нечисть шныряет. Заберется к тебе в палатку и проглотит, как кот рыбу!
Девочка в ответ фыркала, и крошки от того, что приносила с собой бабушка, летели в траву.
Хотя однажды, когда не спалось, она и вправду слышала, как у моста что-то пыхтело и ворочалось. Но это ничего. Когда твои родители археологи, такими штуками тебя не пронять.
Как-то раз поздним вечером девочка сидела на коряге и жарила на костре надетый на палочку кусочек хлеба с сыроежкой. Солнце садилось за крышу бабушкиного сарая, озаряя его, будто он был дворцом, а не развалюхой, где хранилось всякое старье. Девочка думала о картошке – скорее бы та посмела, тогда ее можно будет запекать на углях. М-м-м, вкуснотища! Вдруг в сумерках от моста отделилась какая-то тень. Тень мелькнула раз, другой, то тут, то там и шмыгнула за деревья. Девочка замерла с протянутой рукой – она как раз собралась перевернуть палочку с хлебцем. Тень нырнула за палатку. Девочка поднялась на ноги. Из-за палатки послышалось бормотание, а затем шум, будто кто-то шлепнулся, растянувшись на земле. Палатка покачнулась, и стало ясно, что этот кто-то споткнулся о веревки, на которых был растянут тент. Затем раздался стон. Не спуская с палатки глаз, девочка подняла с земли палку. Когда твои родители археологи, многие вещи приходится решать самостоятельно.
Девочка посветила фонариком.
Существо, ростом чуть повыше нее самой, лохматое, с маленькими, близко посаженными блестящими глазками и большими морщинистыми ушами уставилось на нее из папоротников. Моргая, существо хлюпнуло носом.
Мм-нн-ээ, - неуверенно высказалось оно и длинным костлявым пальцем почесало голову, нервно озираясь и щурясь. – Не могла бы ты убрать свои ловушки? И убрать это…
Нет, не могла бы! – твердо сказала девочка и еще крепче сжала палку. – Чего тебе?
Существо нерешительно потопталось.
- Видишь ли, - сказало оно. - У дедулечки сегодня ночь рожденья. Бабулечка собиралась испечь именинный пирог с начинкой из болотной тины. А ты как раз сидишь на том, что она считала весьма подходящим коржом.
- Да? – удивилась девочка, оборачиваясь назад и опасливо оглядывая корягу.
- Честно говоря, я должен был тебя напугать. Ты должна была забиться от страха в свой дом, - он кивнул на палатку. – А я должен был принести бабулечке корж.
Существо уныло повесило уши.
- Но ты не напугалась. А я запутался.
Он снова всхлипнул.
- Слушай, ну зачем тебе эта коряга? Найдешь новую. С меня бабулечка три шкуры спустит, если вернусь ни с чем. Она считает, ты здесь объявилась из-за того, что я плохо себя веду.
Девочка пожала плечами. Подняла корягу, на которой сидела до сих пор и со всех сил швырнула ее в сторону развалин. Оттуда немедленно высунулось нечто темное и длинное, подозрительно похожее на мохнатую лапу, и затащило добычу под камни. Послышался хруст, будто кто-то и вправду стал перемалывать деревяшку на муку.
- Пасибычки! – обрадовалось существо. – Э-э-э, ну, и еще эти твои ловушки.
Вдруг его взгляд упал на угли.
Горелики! Горелики!
Существо подпрыгнуло на месте и ринулось к огню, на ходу выпутываясь из веревок. Палатка рухнула. Оно стало, пританцовывая, вертеться вокруг костра, так и норовя сунуть в огонь свои длинные, волосатые пальцы.
Тыщу лет не ел гореликов!
Тут только девочка заметила, что ее ужин превратился в угольки. Хлеб и сыроежки упали в огонь. Она вытащила палочку с пережаренным хлебом и обгорелой сыроежкой и вручила ее лохматому.
Пожалуйста, - она на всякий случай отодвинулась подальше к сосне, где валялась палатка с «ловушками».