Шестипалый

Особенный

Воды и дров в дом натаскал, чистая посуда приятно поблескивает. С утренними заботами кажется всё, можно и в лес, пока все не встали. Оправил рубаху, заткнул деревянный меч за пояс, поправил кожаную сумку на боку. Ноги сами несли по знакомой тропинке вглубь леса, подальше от соломенных крыш сонной деревни. На бегу в сумке привычно позвякивают склянки с дедовыми снадобьями, меч то и дело колотит по ногам.

К тому времени, когда я добрался до своей поляны, солнце поднялось уже высоко. Я уселся на высокий замшелый валун, стянул обувь – просушиться от росы, с удовольствием вытянул ноги и замер, отдыхая после долгого бега. Лёгкий ветер ерошил волосы. Пахло листвой, утренней сыростью, какими-то цветами и будто бы самой жизнью. Лес прекрасное место. Тут никто не тычет пальцем в твою сторону, не обзывает выродком или уродцем. Потревоженным птицам и улепётывающим белкам плевать на красную радужку глаз, а разлапистый орешник не станет пялиться на чёрные веснушки. Рыбёшки, мерно покачивающие плавниками в ручейке неподалёку, нипочём не удивятся, увидев у меня по шесть пальцев на ногах и руках. Говорят там, откуда мама, много таких как я было. У них там шахта была, там отец работал. Добывали магические кристаллы, добывали, а потом с рабочими и жителями окрестными неладное стало твориться. Кто просто помер, кто весь шерстью зарос или ещё что. Были и такие, кому всё и вовсе нипочём. У некоторых потом дети родились… Ну, как я, в общем… Зато тут, в лесу, я свой. Можно всяких кореньев и ягод насобирать. Можно вволю набегаться, мечом поразмахивать. Я достал из сумки стеклянный флакончик с малиново-красной жидкостью. Посмотрел через неё на свет. Это настоящее лечебное зелье. Прямо как у взрослых воинов. У меня таких целых три штуки. С тех пор, как мне их дедушка подарил, я их везде с собой таскаю. Хорошо мы с дедом жили. Он травником был, варил всякие снадобья на продажу, иногда даже на заказ зелья делал, а я ему помогал травы собирать, в ступке тереть, за всякими покупками бегал. Дед меня грамоте выучил и я с удовольствием погрузился в книжный мир. У деда много умных книжек было, целый шкаф. По первоначалу-то я мало что понимал, но дедушка постоянно мне непонятные слова разъяснял и наставлял. Я тогда многим мудрёным оборотам выучился и любил порой сказануть что-нибудь этакое. Дед называл это… Точно, «сентенции», тоже слово не из простых. Хорошее было время… Потом, когда деду совсем плохо сделалось, переселился к дяде. Порой выдавал случайно какое-нибудь мудрёное словечко, на меня смотрели как на дурака, долго пришлось переучиваться.

Ладно, не о том задумался. Хоть и очень не хотелось, я спрыгнул босиком в мокрую траву и стал разминаться. Когда с разминкой было покончено, я достал из-за пояса свой деревянный меч. Не раз он меня от мальчишек выручал. Кое-как зная всего пару ударов и блоков не очень повоюешь, но это всяко лучше, чем с голыми руками против всего двора отбиваться. Я стал отрабатывать то немногое, что умел. Удар, удар, блок, пара шагов вперёд пара шагов назад, выпад, шаг в сторону. Я старательно размахивал мечом, пока пальцы не заболели и голова не загудела, но выходило всё равно скверно. Если бы выдуманный противник отбивался, я бы непременно проиграл. Удары слишком медленные, стойка какая-то неуклюжая. Блоки вроде ничего, но это только пока никто их пробить не пытается. Уставший и недовольный я вернулся отдохнуть на свой излюбленный камень. Нет, не получается у меня, хоть тресни. Тренируешься, тренируешься, а всё без толку. Вот папаня мой был мастак мечом орудовать. Он в учениках у воина почти год пробыл, всяких приёмчиков набрался. Он и меня пробовал учить, только я самые простые удары да блоки запомнил. Ну ничего, может ещё получится. Вот вырасту и обязательно стану воином, ну или ремесленником, или в грузчики пойду, или ещё как, но обязательно найду себе работу, куплю себе хороший кафтан, сапоги, дом построю и буду жить как все. И никто тогда больше выродком и дармоедом обзываться не будет больше никогда, никогда. Правда, сейчас мне уже почти одиннадцать, а я хилый как какой-нибудь восьмилетка самый распоследний. Это, наверное, потому, что ем мало. У дяди вон у самого четверо детей, а тут ещё меня кормить надо. Голодать не голодаю и на том спасибо. Я вырасту, обязательно вырасту. Все ведь вырастают, и я уж как-нибудь. Поскорее бы, тогда я всем этим мальчишкам так задам, что они больше не сунутся.

Послышался какой-то шум. Пришлось пока оставить мечты, затаится и прислушаться хорошенько. Шаги. Мальчишки опять решили мне взбучку задать? Вряд ли, про это место никто кроме меня не знает. Разве только если они от самой деревни за мной шли… Нет, мальчишки не так ходят. Шаги слишком тяжёлые, да и ветки сухие так и трещат – кто же так подкрадываться станет? Шум приблизился и я, наконец, увидел. Через кусты продрался незнакомец. Ему на вид было лет двадцать пять. Лицо можно было бы назвать приятным, если бы его не искажала гримаса боли и мертвенная бледность. По дорогому кафтану пришельца расползлось бесформенное красное пятно.

Он брёл медленно, не разбирая дороги, то и дело спотыкаясь. Одну руку он прижал к животу, а другой хватался за встречные деревья, точно горький пьяница. Сделав ещё с пять шагов, незнакомец остановился и со стоном осел на землю. Жалко его, конечно, но я понятия не имею, что это за человек. Может, он бандит, ушедший от погони. Я его спасу, а он потом меня самого прирежет, что бы я никому о нём не рассказал. Хотя, на бандита он как-то не похож, скорее на вельможу. Может, он сам чудом вырвался из лап грабителей. Пора действовать, иначе и спасать то уже некого будет, и так вон сколько кровищи на одежду повытекло. Я осторожно приблизился к неподвижному телу и сел подле него на колени. Незнакомец дышал сбивчиво, будто ныряльщик, на губах у него пенилась кровавая слюна. Его взгляд блуждал беспорядочно, но он вдруг заметил меня. В его глазах вспыхнула мольба и несбыточная надежда. В памяти мигом всплыли всякие байки о коварных покойниках. Больше всего хотелось прямо сейчас бросится наутёк. Я поежился, но не отступил. Дрожащими пальцами отстегнул с пояса сумку с заветными снадобьями. Со второй попытки выдернул зубами пробку из флакона, запрокинул голову притихшему незнакомцу, с трудом разжал ему зубы и наконец, влил в него бесценную жидкость, стараясь не расплескать. Затем, не раздумывая, откупорил ещё один пузырёк и повторил операцию. С минуту сидел неподвижно, вслушиваясь в дыхание чужака. На всякий случай влил и третий, последний, флакон лечебного зелья. Выждал десяток минут и сам удивился произошедшим переменам. Мертвенная бледность схлынула, прекратилось и судорожное глотание воздуха, теперь грудь незнакомца мерно вздымалась и опускалась, как в тяжёлом сне. Брезгливо морщась, я стянул с незнакомца пропитанный кровью кафтан и взглянул на рану. И точно – там, где должна была зиять кровоточащая дыра, краснел широкий свежий рубец на полживота. Вскоре на щеках раненого выступил даже лёгкий румянец. Теперь он никак не походил на умирающего, скорее его можно было принять за напившегося до чертей и уснувшего где придётся аристократа. Да уж, славно дед своё дело ведал, чуть ли ни мертвеца пара склянок на ноги поставила. Ещё через пять минут «аристократ» отрыл глаза, ощупал шрам на животе, смерил меня взглядом, помолчал минуту, будто что-то припоминая. Наконец, откашлявшись, заговорил.