Школота!

2.7. Камал

2.7. Камал

Рахматуллаеву повезло с родителями. Они очень дружно жили. Безумно любили друг друга и своего единственного красавца сына. Родители Камала тоже выделялись привлекательной внешностью. На улице люди оглядывались на них и даже смотрели им вслед. Но не было зависти в глазах прохожих. Потому, как эта красивая пара общалась между собой… на языке жестов.

Мать Камала родилась неслышащей, отец потерял слух в раннем детстве после скарлатины. Они и познакомились в школе для глухонемых. Была в городе и такая школа-интернат, на проспекте Луначарского. И славилась своими выпускниками на всю страну.

Камал родился с нормальным слухом. Только некоторое время никто об этом не догадывался. Педиатры почему-то не установили, что ребенок у пары неслышащих людей обладает слухом летучей мыши.

Обнаружила это счастливое обстоятельство дефектолог в школе родителей Камала, которые привели его туда в первый раз, в первый класс.

Камал все прекрасно слышал, обладал развитым воображением и очень умело, для своих семи лет, выражал мысли. Но, на языке жестов или, беззвучно артикулируя.

Родители от этой новости пришли в отчаяние. Их Камал оказался не таким, как они ожидали. И потому ему теперь предстояло учиться не в той школе, которая взрастила их самих, а в непонятно какой еще Средней и общеобразовательной! Вместе с бестолковыми, крикливыми, злыми детьми. С детьми, от которых в своем собственном детстве родители Камала вдоволь натерпелись обид.

Может все-таки можно зачислить их сына в эту школу. Он прекрасно освоил язык жестов и легко читает по губам.

Нет, он должен научиться говорить.

Как все?

Да, как все. Потом мальчик сможет работать сурдопереводчиком, это очень хорошая и редкая профессия. Или может стать учителем и работать в их любимой школе. Но сначала он должен научиться звучать.

Как?

Дефектолог задумалась. Родители и Камал терпеливо ждали, молча глядя на ее губы.

Я возьму его в группу приготовишек и буду учить сама. Но в первый класс он сможет пойти только через год, в восемь лет.

Родители Камала согласно кивнули, а он разревелся в голос. Ему была обещана чудная школьная жизнь, о которой его родители вспоминали со счастливыми лицами! И вот, на тебе! Он, оказывается не такой как они. И чудной школьной жизни для него не будет. Родители не слышали его рева, они смотрели в лицо дефектологу, и поэтому не пришли к нему, как обычно, на помощь. Но дефектолог, пожилая эффектная дама, редкостной аристократической внешности, услышала отчаянный рев ребенка и посмотрела на него.

- Ты должен говорить. Должен!

Камал увидел, как дрогнуло ее лицо и как изменилось выражение серебристо-серых глаз, и сразу же оборвал свой рев, насухо вытерев слезы.

***

Педагог занималась с Камалом год. Занимались они не за страх, а за совесть. Елизавета Ксенофонтовна вложила всю душу в обучение этого черноглазого смышлёного пацаненка. Она водила его к своим знакомым из консерватории, преподавателям вокала. Но они только разводили руками. Научить говорить? Петь, пожалуйста. И поэтому сначала Камал пел, а не говорил. Но для Средней общеобразовательной школы такое никак не годилось. Вокалисты посоветовали им обратиться к фониатру из республиканского театра оперы и балета, но предупредили, что старик капризен как апрель, и к нему даже оперные дивы, басы и тенора на цыпочках подходят. Камал чуть не заблудился в кулисах пока они пробирались с Елизаветой Ксенофонтовной в каморку фониатра в театре. Старик, похожий на злостного белогвардейца, по мнению Камала, их принял, вне очереди. Правда Камала почти тотчас же выставили за дверь, и он сидел в одном из старых пыльных кресел, оббитых драным плюшем, в одном ряду с выдающимися оперными исполнителями.

- Ты-то к мастеру зачем, малец? – прогудел, как паровоз ближайший к Камалу исполнитель.

Камал окинул его внимательным взглядом, как будто собрался зарисовать. Человек был немного толстоват, и с трудом умещался в темно-зеленом фраке, а кружевное жабо и вовсе размещалось в пространстве почти горизонтально, но добродушное выражение лица оперного баса, настроило Камала в его пользу. Да, Камал к моменту встречи с оперным басом уже прекрасно знал и что такое фрак, и что такое жабо. Нахватался в консерватории у вокалистов. Камал кивнул, призывая собеседника немного подождать ответа, достал из кармана курточки блокнот и карандаш, и написал –«Не умею разговаривать».

Бас подивился и спросил.

- А слышишь нормально?

Камал кивнул.

- Ну, тогда не беспокойся, маэстро тебя выучит. Оратором будешь! Только не вздумай при нем обижать кошаков, - снизив свой бас до театрального шепота, посоветовал певец, - Он кошатник ненормальный.

Камал засмеялся и закивал. Он сам тоже почему-то любил кошек.

Потом Камал ходил к фонитру и в театр, и домой. Мальчишку полюбила вся оперная труппа, и почему-то стала считать своим талисманом.  Камалу нравились оперные репетиции, на спектакли его еще не пустили бы билетёры. Но гораздо больше Камалу нравилось заниматься у фониатра дома. Глинобитная мазанка со слепыми оконцами и земляными полами, которую педагог Камала гордо именовал своим особняком, конечно, ничего особенно интересного из себя не представляла. Тем более, что пробираться в ней приходилось по стенам, так почти все пространство занимал огромный рояль. Но с первым теплом они перебрались для занятий в беседку, под виноградные лозы. А сквозь эти лозы открывался фантастический вид на старый польский костел.

И Камал сидел за круглым столиком, покрытым старинной скатертью, связанной крючком, учился говорить и любовался собором или наблюдал за тем, как роскошный котряра фониатра безуспешно охотился в виноградных лозах на горлинок. Горлинок в обширном зеленом дворе маэстро было просто видимо-невидимо и по весне они начали ворковать как целый оперный хор.