Сходил, блин, ночью в туалет!

Сходил, блин, ночью в туалет!

Уснуть было тяжело. Сон упорно не приходил, сколько бы овец Олег не пересчитал. Пушистые животные скакали перед его глазами одна за одной, напоминая больше мягкие облачка, да только на их фоне творилось чёрти что: то всплывали коммунальные платежи, то тревожили полезшие откуда ни возьмись мухи и тараканы, то ночной жор сковывал бедный желудок. Теперь перед глазами скакала не овечка, а бараний стейк, а следом за ним – поджаристый ароматный шашлык, а дальше – отменный шулюм.

Олег перевернулся на другой бок. Теперь он видел, как в аппетитном наваристом бульоне плавали крупные куски картошки и лука, как клубящийся парок поднимался от свежеприготовленного блюда. Но мысль о затратах на такую роскошь отозвалась новой картинкой, воспоминанием.

Олег вспомнил, как на работе начальница отчитала его за плохо выполненную работу. Негодованию Олега не было предела, его окутал жар. Непонятно, то ли от подступающей к горлу злобы, то ли от плотного пухового одеяла. Он перевернулся на живот, скинул с себя одеяло. Как-то слишком резко стало холодно. Засунул одну ногу обратно под одеяло – неудобно лежать, шея затекает. Нос цепляется за непонятно откуда взявшийся запах уксуса и ацетона, но сознание упорно подавляет желание хоть как-то на них реагировать.

До слуха донёсся тихий гул, который с каждой секундой будто нарастал. Механический, монотонный. Жужжание холодильника. Толку от этого холодильника, если там мышь повесилась, и ещё дверцу захлопнула, мол: «Чего ты сюда лезешь, двуногий? Дверь с обратной стороны закрой и не суйся, тебе тут не рады». Воспоминания о белом с парой магнитиков друге как-то слишком резко перетекли в воспоминания о коммуналке. В прошлом месяце она сильно ударила по бюджету, да так, что Олег даже не ел мяса последние недели три. Что будет в этом месяце – страшно представить. Начался отопительный сезон.

Олег перевернулся на спину, потому что затекающая шея уже начала покалывать. В мыслях крутился вопрос: «А за что подушка хочет свернуть мне голову? А может, было бы лучше, если б она всё же это сделала». Лёжа на спине, ощущая голым пузом прохладное движение воздушных потоков, Олег наконец расслабился. Ноги вытянулись, руки раскинулись, одеяло теперь обратилось окутывающими объятьями самого сна, а не мучителем. Овечки сменились райскими пейзажами и едва уловимым образом весьма привлекательной особы. Она манила, привлекала к себе, сверкала своими кошачьими глазками. Олег протянул руку, чтобы дотронуться до её бархатной на вид коже, согреваемым жарким летним солнцем. И тут внизу живота он почувствовал какое-то неясное напряжение. Очень знакомое чувство, но сквозь сон непонятное, неясно. Такие желанные обрывки сна выскользнули из ослабших рук. Сон ушёл, оставив Олега валяться на спине с закрытыми глазами и желанием сходить в туалет, по малой нужде.

- Да что ж ты будешь делать?! – вопросил сам у себя одинокий житель. Рывком скинув с себя одеяло, он сел на кровати, сунул ноги в мягкие разношенные тапки и направился к ванной комнате, громко шоркая ногами, .

Гул холодильника только усилился. Тяжёлые веки болели, не хотели открываться до конца. Вдруг Олег и вовсе желание спать потеряет, если вдруг полностью откроет глаза?

К гудению холодильника приплёлся ещё какой-то звук. Олег быстро уловил его кончиком уха. Звук этот, как паучок, прилепился к ушной раковине, и теперь вил в нём свою смертельную ловушку. Олег замедлился. Его рука потянулась к закрытой двери, ведущей в коридор. Звук приглушённый, как будто исходит откуда-то из-за двери, или из коробки, или из холодильника. Откуда-то изнутри. Но спутанное сознание, измученное длительной бессонницей и раздосадованное потерей желанного сна, отказалось должный образом воспринять сигнал от вселенной. Он отмахнулся, будто от надоедливой никчёмной мошки.

Мужчина повернул ручку и легонько дёрнул на себя дверь. Шагнул в тёмный коридор. В нём всегда было темно, а ночью и вовсе стояла непроглядная темнота. Только если открыть дверь в спальную комнату, и при этом будет открыта дверь на кухню, как сейчас, в маленький коридорчик проникал какой-никакой уличный свет, придавая неясные очертания стоящим здесь предметам. Слипающиеся болящие глаза выхватили несколько пар обуви, аккуратно стоящих возле входной двери, небольшой пуфик и шкаф с полками для обуви, висящими куртками и зеркалом. Вот тут-то в Олеге что-то и перемкнуло.

Звук, услышанный пару секунд назад за дверью, стал ощутим, стал громче. Он ощущался настолько чётко, что даже грудная клетка Олега завибрировала, задрожала, будто в страхе. С глаз слетели последние оковы сна, они распахнулись, вылупились в сторону зеркала.

Прямо перед зеркалом стояло что-то обезображенное. Высокое, ростом с Олега, а то и выше, тонкое, исхудавшее. Свет с улицы очерчивал лишь силуэт непонятно откуда взявшегося существа. Оно стояло полу боком, пригнулось, сгорбилось, руки тянуло к Олегу. Глаз не было видно, наверное, они ввалились внутрь. Но в их глубине сверкал еле заметный огонёк. Огонёк ненависти, усталости и голода. Оно занесло свою длиннющую конечность, которая должна была быть ногой, направляясь к двери в ванную комнату, а точнее, к Олегу. Беззубый рот существа раскрылся в беззвучном вопле, да так широко, что нижняя челюсть коснулась выпуклых ключиц. А может и не коснулось, а может и не было там ключиц.

Темнота коридора не позволяла разглядеть ничего, кроме силуэта незваной твари и огоньков в её глазах. Олегу эти переглядки показались вечностью. Время как будто остановилось, хотя на самом деле он сейчас заносит ногу прямо по направлению движения к «белому другу», а рука его тянется к ручке. Образ гадкого существа дошёл до сознания, но тело ещё не успело среагировать, не успело даже предпринять попытку. Неясный запах ацетона, уксуса и, о боже, тухлятины, обострились до предела.