Штефан

Часть 2. Глава 11. Неотвратимость Октября

В июне 1917 года русская армия перешла в наступление. Для командного состава и молодого демократического общества, подобный шаг представлялся чуть ли не единственным шансом укрепления авторитета власти и спасения армии от разложения. И, несомненно, требовалась только победа. Правда, нашлись и те, кто надеялся на провал этого наступления и искренне желал русской армии поражения. Они открыто заявляли об этом, не опасаясь ни арестов, ни обвинений в предательстве. И это были не германцы, не турки и не австрийцы, с которыми Россия вела кровопролитную войну, а так называемые «пораженцы», мечтавшие превратить Мировую войну в войну Гражданскую. В числе этих людей находился Владимир Ильич Ленин и партия большевиков.

 Демократическая элита, убравшая царя с престола в феврале 1917 года, была убеждена, что только победоносное наступление способно укрепить ее авторитет, вызвать у солдатской массы подъем патриотизма и сподобить эту массу на дальнейшее исполнение долга перед Родиной. Иными словами, ставку сделали на гражданское самосознание темного и малообразованного крестьянства. Это тем более выглядело странно, ведь существовали и другие меры, применяемые во все времена и во всех армиях мира: запрет антиправительственной пропаганды на фронте, возврат военно-полевых судов, невмешательство безответственных организаций в деятельность командиров, строгая субординация и воинская дисциплина. Увы, все эти меры, способные явить на свет торжество здравого смысла, шли наперекор достижениям Февраля.

И вот, «самая демократическая армия мира»[1] под командованием генерала Брусилова пошла вперед, чтобы вскоре, с невиданным доселе позором, покатиться обратно. Дошло до того, что в критические моменты наступления, когда требовалось немедленное и беспрекословное исполнение приказов, в полках начинали устраивать митинги, на которых солдаты эмоционально и подолгу решали – идти на помощь сражающимся частям или нет? Некоторые подразделения самовольно оставляли позиции и уходили в тыл, пребывая в непогрешимой уверенности, что за это их никоим образом не накажут. Для власти в лице Временного Правительства, и в частности для военного министра Александра Керенского, крах июньского наступления оказался страшным ударом, но, что самое удивительное - неожиданным. И те, кто вместе с ним еще вчера прославляли торжество свободы, демократии и революционного самосознания, сначала подавленно притихли, а после в один голос стали требовать возвращения военно-полевых судов и смертной казни. Таким образом, демократия сама себя загнала в ловушку, а завоеванная ею свобода хлынула в головы народа столь мощным потоком, что вымыла из многих и совесть, и разум.

Стоит ли удивляться, что уже в июле большевики устроили в Петрограде вооруженное восстание, которое теперь, вопреки принципам свободы, равенства и братства, было жестоко подавлено Правительством (использовалась даже артиллерия). Такая вот вышла метаморфоза – тот, кто свергал «кровавого» царя, ставя ему в вину и подобные силовые методы, теперь и сам не мог поступить иначе. В думающих слоях населения создалось еще большее смятение. Многие мечтали об этой революции, многие всеми силами приближали ее, так метко и по делу распекая старую власть. Керенский, Гучков, Родзянко и им подобные так радужно рисовали всем свободу, так расслабились, что ничего уже не могли противопоставить грядущим вождям, чья энергия и воля хлестали через край; вождям, не боявшимся утопить в крови демократические ценности вместе с их физическими носителями. В общем, реальность оказалась очень далека от представлений Временного Правительства, когда повернулась к нему самой низменной и неприглядной своей стороной.

Трудно даже предположить, чем закончилось бы правление Керенского, если бы к власти, в октябре 1917 года, не пришли большевики - радикалы. В тех условиях, как это ни парадоксально, их появление на сцене истории стало спасением от еще более страшных катастроф. Большевиков искренне считали разрушителями, неспособными к строительству и созиданию. На то имелось немало причин, ведь сторонники В.И.Ленина мечтали о каких-то безумных экспериментах над народами, непрестанно сеяли смуту в собственной стране, открыто призывали к гражданскому противостоянию и даже опускались до банального бандитизма. Это сейчас нам известно, что Ленин не являлся германским шпионом, а тогда об этом факте мало кто знал. Не случайно же генерал А.И.Деникин совершенно искренне называл большевиков «германо-большевиками». Пломбированный вагон, поддельные документы о связях с немецкой разведкой, позорный Брестский мир, в результате которого Россия лишилась огромных территорий – все это косвенно указывало на то, что большевики предатели. И это очень важно для понимания причин возникновения Белого движения. Тот же Деникин, уже после окончания Гражданской войны и находясь в эмиграции, был уверен, что «красная зараза», поразившая русский народ, не сумеет долго удерживать власть и уж тем более, никогда не создаст одно из сильнейших государств в мире. И все же, будем честны: у врагов большевизма имелся шанс, но они его не использовали. В руках буржуазных элит, в руках демократов и либералов, в руках социалистов и лидеров будущего Белого движения, благодаря Февралю 1917 года имелось все, чтобы направить Россию на новый, Европейский путь развития. Увы! Их деятельность, а порой и отсутствие какой бы то ни было деятельности, только усугубила раскол в обществе, развалила армию и экономику, ввергла деревню в анархию и привела к расцвету сепаратизма. Страна, за короткое время их правления, скатилась в глубокую беспросветную яму.

И тут невольно хотелось бы вернуться к исходной точке – а так ли необходим был заговор против царя и его отречение от престола (заметим, во время тяжелейшей войны)? Конечно, жизнь огромной части населения Российской Империи сахаром не являлась, в то время как некоторые слои общества очень сытно и вкусно обедали в ресторанах, посещали оперу и вытанцовывали на балах. Источником их благополучия были не заморские колонии, а по сути, бесправные и нищие соотечественники. Исходя из этого, многие сферы государственного устройства нуждались в преобразованиях, а народ - в просвещении и гражданском воспитании. И попутно с этим - в освобождении, но таком, при котором свобода не оказалась бы выше закона, долга и совести. Так нужно ли было устраивать Февральскую революцию и свергать царя? Пусть каждый сам ответит на этот вопрос, но прежде попробует без осуждений прочесть историю своей страны и представить, что все описанные в ней события происходили не с кем-то, и не сто лет назад, а происходят с нами, здесь, и прямо сейчас.