Шутка Песчаной Бури

Глава пятая. На постоялом дворе

Утром путники спустились из комнатки в трактир. Ибрагим рассказал хозяину постоялого двора об оборотнях. Тот долго качал головой. Оказалось, жители окрестных деревень давно подозревали этих мужиков, вот только увидеть в момент превращения не удавалось.

О том, что и у руссов новости разлетаются, словно разносимые ветром, Тимур понял очень скоро. В трактир вбежала девушка и замерла на пороге, не отводя глаз от Ибрагима. То, что это Любава, сыну шейха стало ясно сразу. Турок не преувеличил красоту своей любимой: нежное лицо, разрумянившееся от быстрого бега, светлые волосы под сбившимся назад платком, подрагивающие губы идеальной формы, глаза — сапфиры с алмазами непролитых слёз, ямочка на подбородке, по-детски круглые щёки.

Ибрагим соскочил со скамьи, на которой сидел до этого. Медленно шаг за шагом они пошли друг другу навстречу. Для этих двоих весь мир вокруг перестал существовать. Тимур огляделся, раздумывая, куда выйти. Хозяин двора кивком головы показал на дверь, ведущую на кухню.

Они вместе зашли туда и устроились на скамье, наблюдая за тем, как трактирщица — весёлая пышная женщина — ловко управляется с чугунными горшками при помощи палки с железным полукругом на конце. Хозяин встретился взглядом с Тимуром и развёл руками. Сын шейха понял его без слов: пусть хоть такой жених у племянницы, чем вообще одна останется.

Трактирщица тем временем взялась за деревянную лопату. Похожие использовали и кочевники, доставали готовые лепёшки. Правда, печи-тандыры были намного меньше. Но Тимур понимал, что при таких холодах маленькие печи никак не годятся.

Женщина достала несколько пышных хлебов, отломила две корки и подала хозяину и Тимуру. Затем налила им молока из кувшина в глиняные кружки. Сама бросила полный любопытства взгляд на открытую дверь, но мешать влюблённым тоже не стала.

Тимур с удовольствием ел мягкий ароматный хлеб, даже покачивая головой в одобрении, чем заслужил умильный взгляд трактирщицы и ещё один кусок — краюху.

Дальнейшие действия женщины стали для Тимура загадкой: она наложила каши в маленькую чашечку и поставила на печь в угол, что-то приговаривая. У кошек, крутившихся тут же, была своя миска на полу. «Интересно, что за зверёк живёт у руссов, кого так подкармливают?» — подумал Тимур.

Но быстро забыл об этом, на кухню рука об руку вошли Ибрагим и Любава. Они стали разговаривать с дядей девушки. Тимуру не нужен был переводчик — сияющие лица влюблённых говорили без слов. Когда Любава уходила, она не разрешила жениху проводить себя.

— Боится сглазить, — объяснил Ибрагим. — Любава думает, что сама Зима не даёт ей выйти замуж, прогоняя прочь женихов. Мы сговорились, что на обратном пути я заеду за ней. Вместе с вами дойдём до деревни с церковью и обвенчаемся.

— Но для этого тебе нужно будет принять её веру! — воскликнул потрясённый Тимур.

— Мою веру выбили из меня плетьми и выгрызли зубами, натравливаемых на меня собак. Мою веру растоптали и убили вместе с сестрой и матерью. И не спрашивай меня ни о чём, Тигр, раны на сердце ещё не зажили, — турок замолчал, глядя вдаль.

Тимур подумал: в какую же бездну пришлось заглянуть человеку, чтобы отречься от своих богов. И не ему — сыну шейха, окруженному любовью и заботой и не встречавшемуся с настоящей бедой, об этом судить.

Ближе к вечеру пришёл обоз. Тимур и Ибрагим помогали в размещении груза, животных в сараях и на конюшне во дворе. В их комнатке поселились Аласкар и ещё двое караванщиков — те самые любители игры в кости. Купец Рашид, смирившийся со своей участью, поселился с послом и личным толмачом Каримбека. И ещё несколько комнаток понадобилось для остальных.

Хозяин постоялого двора всегда был рад Рашиду. Купец отсыпал монет сверх положенной оплаты и привозил подарки семье хозяина. Он поступал так везде, где останавливался. Зато и принимали путников с распростёртыми объятьями.

На следующее утро Тимур встал очень рано и спустился вниз, утолить жажду. Ещё с лестницы он увидел странного старца. Убелённый сединами аксакал занимался каким-то детским озорством — менял местами обувку постояльцев, засовывал шапки в разные углы. Приглядевшись, Тимур понял, что не старец странный, а он сам — не заметил, что старик размером с локоть. Значит, это — дух. Но дух не злой, чувства тревоги не было.

 Старец шмыгнул на кухню. Заинтересовавшийся Тимур неслышным шагом пошёл за ним. На кухне старец съел кашу из маленькой чашечки и юркнул за печь. Сын шейха понял, что трактирщица задабривала домашнего духа, и решил, что им, гостям тоже не помешает это сделать. Ибрагим сказал, что домашний дух руссов называется Домовой. Тимур каждое утро после завтрака оставлял кусок хлеба, клал его рядом с чашечкой трактирщицы и, наученный Ибрагимом, старательно выговаривал на языке руссов:

— Домовой-ага, съешь пирога.

Ребятишки трактирщицы специально прибегали это послушать и от души смеялись. Мать их гоняла, а Тимур не обижался, ещё помнил себя мальчишкой, и как его смешили путники, разговаривающие на чужом языке.