Сила духа

Сила духа

Антошка, хотя, простите, скорее это Антон, ибо малец был не по годам серьёзен, когда были важные дела. Он не любил суету, не любил абы как, он старался ко всему подходить с точки зрения рассудительности. А ведь ему было только девять лет. Возможно, сказывалось то, что отца он видел не часто, папа работал вахтовым методом и по пол года проводил на северах. А мама много времени проводила с детьми, но так же очень старалась, чтобы в доме было уютно, чтобы всегда вкусно пахло едой, а одежда была чистой и наглаженной. У Антона была ещё младшая сестренка егоза и такой же шебутной братишка. Были они близняшками. Мама с этими непоседами только и могла, что крутиться, как белка в колесе. Выходных у мам не бывает. А из помощников только старший Антон. Папа опять был на вахте. У малышей самый сложный период познания Мира. Однажды Антошка, беспечно крутясь вокруг уставшей мамы, заметил в её прическе пару седых волосков. Вот Антон и повзрослел разом: как током прошибло, и морщинки сразу бросились в глаза мальчику, и усталые опущенные плечи, и какая-то тоска. С того дня всё свободное время он сам распланировал для помощи маме. Где по дому дела поделает, где с младшими или погуляет, или почитает — поиграет с ними. И с радостью стал замечать, что мама снова начала улыбаться, расправились плечи, засветились глаза. И ему стало очень приятно, что он, как взрослый, он важный член семьи, он мужчина, заботится о маме и младших. Он подрос, не ребёнок, а мамин помощник.

А сегодня был отличный и самый главный летний день! Сегодня мамин День рождения! Поэтому, ещё с вечера Антон насобирал и припрятал букет полевых цветов, которые он, проснувшись ночью, пройдя в мамину спальню поставил ей в баночке с водой на стол. Вазу брать побоялся, а вдруг заметит и спросит? Или он разобьёт? А эту вазу сама очень любила. Она была из чешского цветного стекла. Её подарил папа, когда-то давно. Поэтому, цветы, только в баночке с водой, и поздравительная открытка ждали пробуждения мамы.
Сам же Антон проснувшись и засмущавшись от поцелуев счастливой мамы, что нашла поздравление сына, торопился прибрать в доме и намыть полы. А потом в магазин на велике, чтобы больше и быстрее привезти продуктов к праздничному столу. Сегодня ждали в гости маминых подруг и друзей. Папы, вот жалко, не было. Но звонком он поздравит обязательно!
Сделав домашние дела, Антон получил от мамы список нужных продуктов, деньги и поехал на велике, в магазин. Ехать-то было не далеко, всего через парк, но ехать было здорово! Какой мальчишка не любит скорость? Это же такое упоение! Да и девочки многие в их компании гоняли на ровне с ребятами. Улица у них была дружная, веселая и компанейская.
Антон не летел, сейчас он ехал по людной улице, а папа учил его уважать всех членов дорожного движения. Вот и смотрел Антон внимательно. Ехал, конечно же, по тротуару. Заветный магазин прямо за углом, и замок не забыл, а то всякое бывает. Но велосипед ему был очень дорог и нравился. В нем даже можно было переключать скорости и была фара на руле и сзади! Чтобы даже вечером его было видно. Но сейчас она отключена — белый день же, видно всё и вся! Вот и ехать до угла и…
Страшный визг тормозов, удар, мальчишку просто снесло огромной красной, такой блестящей машиной вместе с велосипедом в рядом стоящий дом. Страшный грохот и чей-то противный визг на одной ноте, это последнее, что услышал Антошка.
Маришка любила скорость, жаль, что машинка, её не особо гоночная, но ей хотелось большую внушительную тачку, чтобы сразу было понятно, что едет не абы кто, а Она! Мариша была блогером. Нет, не блогеркой, а блогером. У нее был свой серьезный канал, и в запрещенке она имела большую аудиторию, которая ценила её контент. Родители, конечно же лохи, ниче не понимали в жизни, Застряли в своей дыре. Пришлось Маришке брать свою жизнь в свои руки, раскрутиться и найти себе Гошу — бегемошу… Такой папик воплощающий мечты юной леди, за красоту её неземную… Ну, и машинку ей тоже он подогнал. Вот и моталась она к родителям в их Мухосранск… Правда, была сегодня мне в духе, вечеринка вчера затянулась, а поспать не удалось. Ну, вот и поехала, как была. Зажевала запашок, и педальку в пол… Правда, разморило Маришку, и ещё баба на пешеходнике деревенском подвернулась! И чё, что зеленый ей! Подождать не могла? Проехала бы Маришка и ок! Нет же, попёрлась! Пришлось уворачиваться, а тут этот пастушок на велике! И откуда их тут набралось то?
Маришка нетвердой рукой с трудом открыла дверцу её испорченной о стену и пацана с великом машиночки. Голова гудела, всё двоилось, тряхануло её не слабо! А ещё этот визг!
— Да заткнись ты, идиотка визгливая! И без тебя голова раскалывается! Скорую мне лучше вызови! Мне плохо, не видишь что ли? Я руку поцарапала и голова болит!
— Там мальчик ! Ты ребенка задавила!
Набросилась на автоледи девушка с пешеходника, что чуть не стала кеглей переходя такую обычно спокойную дорогу. Но скорую уже набирала, и, как не хотелось, но шла к стене, где должен был быть мальчик, чей велик искорёженной грудой виднелся в проеме стены. На стене были разводы крови. А мальчика увидеть все никак не получалось. Да где же он?
Со всех сторон к месту аварии неслись люди, а пьяная водительница начала причитать и костерить и мальчика, что испортил ей её машинку, и «эту деревенскую прошмандовку, что переходит не пропустив машину»! Народ вникнув в суть трагедии возмутился настолько, что Маришке пришлось ретироваться в машину, пока её не прибили «дикие местные аборигены».
Мужики, к которым взывала о помощи девушка с перехода, включились в ситуацию быстро и скоординировав действия, отодвинули машину, чтобы освободить искалеченного ребёнка. Женщины, что первыми увидели Антошку, отводили глаза и отойдя ревели, пока их не выбесила молодая дура, что причитала ходя вокруг своей «испорченной идиотами машины». Они бы её там и прибили, если бы не приехавшая наконец-то скорая, и полиция. Последние и занялись неадекваткой. А фельдшер поспешила к мальчику. Точнее, к искалеченному тельцу, в котором не понятно каким образом еще теплилась жизнь.
«Боже, за что же браться то сначала?»
Пронеслось в голове фельдшера, но руки быстро и умело уже что-то пытались сотворить, для того, чтобы хоть что-то стабилизировать. А мальчик вдруг открыл глаза, в которых было и понимание случившегося и …обречённость. Как же страшно смотреть в глаза ребёнку, что понимает, что умирает.
— Пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь! Мне сегодня никак нельзя умирать! Только не сегодня! У моей мамы сегодня День рождения! Мне сегодня нельзя! Пожалуйста.
И он снова потерял сознание. Сколько мольбы и муки было в глазах ребёнка! И просил он не за себя! Не вылечите! А дайте протянуть до завтра! Фельдшер, та, что работала уже долгих 20 лет, сидела и рыдала, не в силах просто вытереть слез, руки были заняты, движение и действия доведены до автоматизма, а душа и сердце рыдали! Стоящие вокруг тоже плакали, даже мужики отвернулись. И тут, эту пронзительно трагическую тишину разорвал пьяный голос убийцы на машине:
— Чего вы возитесь там, с этим! Он мне машину испортил и испачкал! Это я вас вызывала! У меня вот царапина на руке и голова болит! Меня перевязать надо и сделать укол!
Если бы взглядом можно было убивать на месте, то сейчас бы её точно испепелили и развеяли по ветру. Пока возмущённая действиями и словами пьяной дуры толпа не вступила в перепалку и с полицейскими и не устроила самосуд, те быстро запихнули идиотку в свою машину и увезли.
Фельдшер же была профессионалом, и просто продолжила спасать ребёнка. Надежды хотя бы довести его до больницы у нее было очень мало, ну не живут с такими травмами. Но она должна сделать всё, что от нее зависит. Потом они летели на скорой с мигалками и сиреной, и приемный покой принял всё ещё живого мальчишку! Сдавая его врачу, немолодой уже Ольге Ивановне, что дежурила сегодня, фельдшер, Пелагея Васильевна передала все обстоятельства аварии, и закончила со слезами рассказом о просьбе мальчика. Ольга Ивановна тоже не смогла сдержать слёз. И тут мальчик снова пришёл в себя. Отыскал глазами врача, потом фельдшера и спросил:
— Сегодня семнадцатое?
— Да, — кивнула фельдшер.
— Мне нельзя сегодня умирать, мама… День рождения её!
— Тогда держись!
Вдруг включила твердость в голосе Пелагея Васильевна, и откуда что взялось?
— Мы стараемся, — поддержала Ольга Ивановна, — вот, ты в больнице уже. Но ты держись!
— Больно. Очень.
— Терпи, ты же мужчина!
И мальчик отключился. А женщины переглянулись. Слез в глазах уже не было. Была решимость и понимание, что делать. И говорить им это было не нужно, обе поняли друг — друга без слов.
— Я сегодня дежурство закончу в семнадцать часов, тогда сразу приеду!
— Я на дежурстве до девятнадцати часов. Съезди домой, отдохни, смогу быть здесь до шести утра. Тогда сменишь. Завтра выходной ?
— Да. Хорошо давай так. Если раньше захочешь — телефон знаешь. Звони, приеду. Там и договоримся после. Завтра Степаныч?
— Ага, объясню. Поймёт, у самого внуки. Всё, пойду операционную готовить. Позвоню после.
Дальше была операция, тяжёлая для всех, латали везде, удивляясь живучести паренька и молясь, чтобы выдержал ещё , ну ещё чуток, и ещё и ещё … Минуты сменялись часами. Но и эти часы закончились. Операция завершилась. Пациент жил. Держался за жизнь какой-то соломинкой, срываясь, но держась. Ольга Ивановна распорядилась в реанимации поставить между кроватью пациента и окном ширму, и закрыть ролл шторы. И распорядилась дежурить одной из медсестёр рядом с ним. Ту ввела в курс дела, сказав, как отвечать пареньку, если он придёт в себя. И после дежурства осталась возле него, отпустив помощницу. И вот, ночью мальчик внезапно опять пришёл в себя, нашел глазами врача, что помнил по разговору и, видно собрав последние силы с мольбой спросил только:
— Ещё?
— Да, мальчик, терпи! Еще семнадцатое число.
Больше сил не осталось, и он закрыл глаза. А врач, устало опустилась на стул, с которого оказывается вскочила. Дальше ночь прошла спокойно. Ребёнок больше в себя не приходил, но жил! А это было главное!
— Держись! Терпи! Борись!
Приговаривала время от времени Ольга Ивановна, глядя на монитор и вслушиваясь в дыхание ребёнка.
В 6 утра её сменила пришедшая Пелагея Васильевна. Пересказала ей ночной диалог и оставила у постели. Сама отправилась домой, понимая, что от усталости нет сил даже для переживания. А перед глазами глаза маленького мужчины: мне нельзя, мамин день…
Так и потекли смены двух врачей, с живыми сердцами, что теперь помимо смен на работе и домашних дел делили между собой смены у постели мальчика. Они караулили его жизнь! Время от времени он приходил в себя, и видел у постели то одну, то другую, а то и обеих, что было пару раз. И иногда, даже не дожидаясь его вопроса они отвечали неизменно:
— Еще семнадцатое число, ты потерпи! Нужно ещё потерпеть!
И он терпел. Он жил. А они плакали от радости, что ещё один день отвоевали для него. А молодой организм, время и лекарства умноженное заботой и мольбами этих двух золотых сердец, креп и восстанавливался! И вот пришёл тот день, когда обе женщины смогли выдохнуть, глядя на состояние своего пациента. Он стал приходить в себя чаще, сил было уже больше, стал спрашивать не только глазами, а и голосом, даже спрашивал сколько ещё часов ждать. Где мама, успокоили ли её, переживал, что останется одна с близняшками… Тогда Ольга Ивановна и отважилась попенять ему, дескать:
— Что это ты маму одну с ними оставить решил? Кто ей помогать будет? Вот поправишься и вернешься к ней и малышам.
— Больно очень.
Сказал Антон, а врач уточнила:
— Прямо очень — очень? Как раньше? И не легче?
Антон хотел было сказать, что «Да», но тут прислушался к себе и понял, что не так уж и болит. Лицо его чуть просветлело.
— Нет, легче стало!
— Ну вот, и поправляйся. Скоро уже снова укол сделаем, тогда и ещё легче будет. А завтра тебя в палату переведём, и маму к тебе пропустим. Будешь ждать? Или сказать, чтобы не приходила?
— Конечно, буду! Так я не умру?
— Умрёшь! Все умрут, но ты лет через сто!
Рассмеялась с облегчением врач и очень сердечный человек, Ольга Ивановна. И пошла звонить маме маленького мужчины Антона Викторовича и своей напарнице, второму ангелу хранителю Пелагее Васильевне, что их эта долгая и трудная смена закончилась.