Симфония хруста

Часть 4. Глава тринадцатая, в которой четыре слова спасают жизнь

На вокзал вечером меня провожала только мама. Отец так и не вышел из своей комнаты, так что Мускат, Бриошу и Пате пришлось как-то крутиться на кухне без него. Мне было тоскливо, я был раздавлен чувством вины и страха. Что если он никогда не заговорит со мной? Что, если сегодня я променял отца на мечту, которая может так и не сбыться?

- Не переживай, дорогой, - сказала мама, ласково погладив меня по щеке на прощанье. – Просто дай ему время, и он все поймет.

Я попытался улыбнуться, но что-то в моей душе пошло не так и следующие полторы недели стали для меня сущим кошмаром. Конечно, я продолжал играть. Для меня это было то же самое, что и дышать, но все-таки, что-то мешало мне, и я все чаще замечал, что Джек уже не улыбается, слушая меня вечерами. Он смотрел на меня немного настороженно и, чего уж греха таить, разочарованно. Это еще сильнее вбивало меня из колеи, так что я нервничал, сбивался и с каждым днем играл все хуже.

Это была катастрофа. Я не мог поверить в то, что мой дар, с которым я уже свыкся и частью которого стал, покидает меня: медленно, по капле, но покидает… Я метался по комнате, не спал ночами, почти ничего не ел и огрызался на каждое слово, потому что все, ВСЕ, казалось мне какой-то издевкой, насмешкой над тем, что я успел полюбить и теперь почему-то стремительно терял.

Я пытался хотя бы придумать достойное название для своей симфонии, но оказалось, что создать величайшее творение всех времен и народов гораздо проще, чем правильно его назвать. «Парижское утро»? «Будни Мон-Мартра»? «Светлый день»? Нет! Нет-нет-нет. Все это не имело никакого отношения к тому, что я чувствовал, когда играл эту мелодию. Нелепые названия, приходившие мне в голову, словно обесценивали ее или лишали сердца. Лишали того ключа к разгадке, который был необходим ей, чтобы развернуться в полную силу!

Спасение пришло вместе с усатым человеком в форменной фуражке.

- Бенджамин Лавелло? – спросил он, заглянув в магазин «Волшебная дудочка». – Вам посылка.

Я поставил какую-то закорючку вместо подписи и взял из его рук огромную коробку. Коробка была тяжелой, а телеграма, которая прилагалась к ней, совсем короткой. Но именно эти четыре слова вернули меня к жизни.

«Покажи им, сын. Папа»