В старом сыром подъезде, где давно перегоревшую лампочку никак не желали заменить, Яромир чувствовал себя узником в каменной западне. Единственное, что отличало подъезд от темницы (а может наоборот, делало еще более похожим) — разномастные надписи на стенах. «Толик+Наташа», «Здесь был И. Серов», «На стенах не писать!».
Яромир еще раз глянул на надписи, остановился на последней, и глаза его, словно два кремня, сверкнули веселой искрой. Он повернулся к своему спутнику — невысокому, но крупному, коренастому мужчине лет двадцати пяти — и сказал:
— Лихой, мы точно в нужном месте?
Лихой шмыгнул носом — все-таки простуда не обходит даже таких грубоватых мужланов — и сиплым голосом ответил:
— Да вроде бы здесь. — Потом он вытащил из кармана скомканную бумажку, расправил и, прочтя адрес, кивнул: — Да, правильно. Не кипишуй, — и он уверенно зашагал вверх по лестнице.
Кое-где отсутствовали перила, то там, то здесь на ступеньках виднелись плевки и шелуха от семечек. Общий вид подъезда вызывал в Яромире волну отвращения — ему непривычна была такая грязь.
Остановились они почти под самой крышей, на последнем этаже, напротив двери, обитой красной кожей. Ни глазка, ни звонка не наблюдалось.
Яромир неуверенно постучался; глухой звук разнесся по лестничной площадке. Прошла минута, две...
— Дома ее нет, наверное, — протянул Лихой и уже было собрался спускаться, как из-за стены послышался голос.
— В Заратустру не верю, микроволновками не интересуюсь, пылесосить нечего — у меня паркет!
Лихой от неожиданности споткнулся и едва не стукнулся носом о перила. Яромир же подошел к двери поближе и громко поприветствовал голос:
— Мир вашему дому!
Ключ в замке дважды провернулся, и из-за приоткрытой двери снова раздался голос, в пустом подъезде превратившийся в эхо:
— Назовитесь, а то не впущу!
На поверку голос оказался женским, звонким, даже немного визгливым. Лихой, все еще стоящий на лестнице, поглядел на лицо, высунувшееся в чуть приоткрытую дверь, и ахнул.
— Ба, княже, да там девчонка!
Дверь тут же захлопнулась, а после послышался звук поворачивающегося в замке ключа.
«Ну нет, не зря же я сюда приехал, в этакую даль!» — подумал Яромир, прежде чем забарабанить по двери со всей силы.
— Ветрана, открой, тетка Ветрана! Племянник твой приехал. Лебеди сын.
С несколько минут за стеной было тихо, как будто девчонка за стеной раздумывала, а потом дверь со скрипом отворилась.
На пороге стояла невысокая женщина, молодая, с длиною русой косой. Щеки у нее были румяные, а глаза как будто над чем-то смеющиеся — неудивительно, что Лихой издалека перепутал ее с девчонкой.
— Ты — заходи, а он, — она кивнула на Лихого, — пусть здесь ждет. В дом не пущу.
Лихой резко развернулся и, бормоча под нос, начал спускаться по лестнице, с усилием топая ботинками по ступеням.
Для такого обшарпанного дома квартирка оказалась вполне приличной: простенькие обои, книжные шкафы, полупрозрачные занавески на окнах. В углу, на столе из темного дерева, Яромир увидел большой экран, чем-то похожий на волшебное зеркальце.
Заметив его заинтересованный взгляд, Ветрана хихикнула.
— Это компьютер. В первый раз видишь, да? Все в каменном веке своем живете?
Ему вдруг стало обидно за такие насмешливые слова. Да, впервые увидел этот экран, но что с того? Ни в каком не каменном веке живет Священная Дубрава, просто смысла нет в этаком прогрессе — только время отнимает. Пытался кто-то из витязей принести телевизор, так техника месяца не протянула — передрались люди из-за какой-то передачи да сломали ненароком.
— Я не затем пришел, тетка Ветрана. Мать сказывала, ты сродни травникам, будущее знаешь.
— А почему бы не знать? — весело сказала Ветрана, усаживаясь в кресло цвета спелой вишни. — Если никто будущего знать не будет, то и его не будет, будущего этого. Но только не проси на женитьбу или что-то подобное погадать — выгоню, — и она погрозила ему пальцем с надетым на него массивным перстнем.
Вообще вся она обвешана была разного рода побрякушками: на шее бусы в три ряда, в ушах крупные серьги, оттягивающие мочки, бряцающие браслеты на запястьях да по перстню на каждом пальце. Яромир только поразился, как носит она перстень с малахитом вместе с янтарным браслетом? Так сложилось, что малахит считался камнем травников, а янтарь издревле украшал рукояти мечей и золотые браслеты в Священной Дубраве. Несовместимые между собой, камни должны были потихоньку разрушать здоровье своей несчастливой обладательницы, но по Ветране нельзя было сказать, что ее точит болезнь или тяжелый недуг.
— Раз ты предсказательница, почему не догадалась, зачем я пришел?
Ветрана откинулась на спинку кресла, словно утомилась от его присутствия, и ответила таким же тоном, каким маленькому ребенку объясняют прописные истины:
— Да потому, что в грядущее безнаказанно не заглянешь. Это как подсматривать в замочную скважину — рано или поздно тебя заметят, а может просто будут открывать дверь и случайно треснут по лбу. Вот и мне боги за частое «подглядывание» могут треснуть.
Она несколько секунд внимательно смотрела на племянника, раздумывая. Ветрана видела перед собой юношу, а не мальчика с волосами цвета вороного крыла, каким он был двенадцать лет назад.
* * *
Ветрана любила своего племянника, как могла бы любить собственных детей, будь они у нее. Но когда боги даруют одно, они обязательно забирают что-то другое — за все платится своя цена. Ветрана знала свое будущее — у нее не будет ни сына, ни дочери — а потому одаривала Яромира всей лаской, рождавшейся в ее сердце. Мальчик был привязан к ней даже больше, чем к матери, ее сестре. И Ветрана расцветала от счастья, когда вечно занятая Лебедь посылала сына к тетке, то-есть к ней, к Ветране.