Сказка — ложь!

Глава 10. Ночные разговоры.

    — Я бы не советовал их есть.

      Тихий голос, прозвучавший за спиной, заставил подпрыгнуть от неожиданности. Яблоко, выскочив из рук, проскакало по траве и замерло, ткнувшись в чей-то сапог.
Судорожно вглядываясь в темную фигуру, судорожно пыталась понять, это ночи тут такие темные или меня подводит собственное зрение? Обычно, лунного света хватает, чтобы разобрать детали, а тут…

      — Кто вы? — вопрос прозвучал достаточно резко. То, что я не понимаю, кто передо мной — нервировало неимоверно.

      Наклонившись, неизвестный подхватил яблоко и, поднеся к лицу, как это только что делала я, вдохнул аромат. Лицо его по-прежнему находилось в тени и будто бы расплывалось.

      Точно какая-то магия.

      — Не бойся, краса-девица, это я, — пара шагов и лицо мужчины наконец попало в пробившийся сквозь крону тонкий лучик лунного света.

      Выдохнула.

      — И почему же, его нельзя есть? Отравленное? — кивком указала на яблоко, которое Иван-царевич продолжал сжимать в руке.

      — Ну, ежели помолодеть хочешь, то, конечно, можно, — улыбнулся царевич. — Яблочко ведь не простое, а самое настоящее — молодильное. Но ты, краса-девица, столь прекрасна и молода, что тебе оно точно без надобности.

      Повертев плод в руках, Иван-царевич бережно сунул его за пазуху, после чего с улыбкой пояснил:

      — Отцу передам, у нас-то в царстве редко когда встретишь такое.

      — Почему? Их же тут вон сколько! — обвела рукой яблоню. Несмотря на скупой лунный свет, было видно, что яблонька сплошь усыпана яблочками.

      — Тут-то, да. Так ведь Кощей с нами товаром-то не обменивается, — с грустью вздохнул Иван. — Уж сколько его батюшка просил, сколько угрожал.

      — Кхе-м. Я думаю, угрозы — это последнее, чем в вашей ситуации можно было договариваться… — неопределенно хмыкнула я. — А бартер предлагали?

      — Чего? Какой батер? — удивленно воззрился на меня Иван-царевич.

      — Не батер, а бартер, — машинально поправила парня. — Если, по-простому, то, обмен. Взамен за яблочки предлагали чего-то?

      — Н-нет… — Иван царевич был явно смущен. — Так батюшка Кощея, царь Берендей, завсегда отца потчевал…

      Ага… и они решили, что это само собой разумеющееся.

      Потрясающая логика…

      — То есть, помимо того, что вы из Кощея несуществующее отцовство вытрясали, еще и на халяву ценности выдать требовали?

      То, что молодильные яблоки — ценность, сомнения у меня не вызывало.

      — Ну, как, требовали… просили… — еще больше замялся Иван-царевич.

      А я тотчас поняла, требовали, именно требовали! Как само собой разумеющееся.

      — Вы поймите, Иван-царевич… так же нельзя.

      — Для тебя, девица-краса, просто, Ваня, — улыбнулся он, делая шаг ближе.

      Так, просто Ваня, держи себя в руках!

      Мысленно пригрозила царевичу, делая поспешный шаг назад. Голубые глаза казались расплавленным серебром в скупом свете луны. Все-таки, что-то тут не так с видимостью. Поскольку я была точно уверена, с кем говорю, периодическое пропадание света не мешало. Но, ведь, если бы он не вышел тогда на свет, я бы до сих пор находилась в неведении. По всему выходит, что именно этой фишкой лже-Кощей тогда и воспользовался, являясь Василисе.

      — Вы поймите, Ваня, то как вы вели себя с Кощеем не благоприятствовало развитию между вашими царствами торговых отношений. Короче, вы его обидели, так с чего ему вам яблочки высылать? А вели б себя по-человечески, глядишь, и было бы все.

      — Это я уже понял, Женечка — краса. Ты мне другое объясни, будь добра, — еще один аккуратный шаг в мою сторону и я, поднырнув под веткой, спряталась за яблоневым стволом.

      — Что?

      — Точно мой племянник не сын Кощею? Неужели, не единой надежды нет?

      — А вам хотелось, чтобы она была? — прищурившись, вглядывалась в лицо царевича.

      — Мне хотелось бы счастья своей сестре, а она Кощея до сих пор любит.

      Моя рука, мирно лежавшая на стволе яблони, мгновенно попала в плен горячих, подрагивающих пальцев. Прижав ее к коре, Иван-царевич медленно вырисовывал на ней хаотичные узоры, вызывая тем самым толпу мурашек. Это все от холода, только от холода, изо всех сил убеждала я себя и, стараясь игнорировать сей факт, продолжила выяснение всех обстоятельств.

      — А что ей мешает завоевывать его внимание? Не думаю, что наличие ребенка — это что-то страшное. У нас, например, такое сплошь да рядом.

      Подобравшись к яблоне вплотную, Иван-царевич облокотился на нее, зеркально откопировав мою позу.

      — Так ведь парень-то похож, Женечка. Ненужные пересуды пойдут. Мол, Кощей отпрыска своего не признает, царства законного лишает.

      Голос царевича тек медовой патокой, обволакивая и убаюкивая. Пальцы легкими перьями скользили вверх по руке отвоевывая сантиметр за сантиметром, завлекая в плен. Пришлось тряхнуть головой, усилием воли скидывая с себя дурманный полог.

      — Простите, но мы кажется сегодня выяснили, что Елисей отношения к Кощею не имеет.

      Потянув руку на себя, постаралась скинуть шаловливые пальцы, но внезапно встретила резкое сопротивление. Почувствовав, что я отстраняюсь, Иван попросту перехватил мое запястье, притягивая к себе, вынуждая посмотреть прямо в глаза.

      — Так может… стоит еще раз посмотреть? Вдруг, перепуталось что-то. Ну, ведь бывает же так? А, Женечка?

      Вот же…

      Прищурившись, с силой рванула руку, вырываясь из захвата.

      — А вам-то это зачем?

      С сожалением цокнув языком, Иван царевич заложил руки за спину.

      — Ну-у-у… просто малец всегда считал его отцом. Свыкся, можно сказать…

      — Ненавидеть свыкся, вы хотели сказать?

      — Ну, зачем так? — тихий смех разлетелся по ночному саду. — Это же пройдет все. Молодой он еще, зеленый. А Кощею наследник нужен. Так чем Елисей плох? И ведь похож даже.

      Я стояла, боясь пошевелиться. Вот как на это реагировать, а? Он либо дурак, либо крайне самоуверенный дурак, либо… Да не, для другого либо это будет чересчур круто. Вот только… Сбрасывать со счетов может быть чревато. Посему, запомним.

      — Нет, Иван! Вы меня, конечно, простите, но нет.

      — Эх, а жаль…

      Выпрямившись, царевич сделал пару шагов назад. Развернулся и, подняв глаза к небу, глубоко вдохнул ночной воздух.

      — Ты сразу не руби, Женечка-краса, помозгуй еще. Кощей не так-то прост, не забывай об этом, — внезапно развернувшись, окинул меня совершенно другим, абсолютно серьезным взглядом. — Он и притвориться может, ежели ему это надо. Все-таки царь Темного царства, а это свой отпечаток накладывает. Так что, если чем подсобить надо, ты обращайся. Мои окна, вон они, — кивком головы указал на два окна второго этажа прямо над кроной яблони. Сквозь густые ветки виднелось, что в них блестит легкий свет.

      Кста-а-а-а-а-ати….

      — Скажите, а свет в комнатах есть?

      — Как же нет? Есть, — царевич даже опешил от столь резкой смены темы разговора. — Неужто служанка не принесла лучину?

      Дуня… вот опять эта Дуня. Ну, попадись она мне.

      — Мы, видимо, с ней друг друга не поняли, — решила пока не выносить сор из избы. — Она подумала, что я спать ложусь, вот и не принесла.

      Смущенно улыбнувшись, развела руки в стороны.

      — Понятно, — получила ответную улыбку.

      Ладно, этот разговор был крайне информативен для меня, но пора и честь знать. Все-таки, что не говори, а чувствую я себя крайне неуютно. То ли ночь давит, то ли собеседник, то ли все сразу. Поэтому, медленно выбравшись из-за дерева, двинулась к выходу из сада, не разрывая меж тем зрительный контакт с Иваном.

      — Спасибо вам за все. И за рассказ, и за предостережение, — метнула выразительный взгляд на яблочки. — Но, я уже пойду. Поздно…

      — Погоди, — легко коснувшись плеча, царевич остановил мой побег. После чего, метнувшись к соседней яблоне, наскоро сорвал пару крупных яблок и протянул мне.

      — Бери, эти можно есть, обычные. Видимо, вы со служанкой и в этом вопросе не поняли друг друга, — лукавая улыбка осветила его лицо.

      — Спасибо, — покраснев, еще раз поблагодарила, принимая яблочки. — Вот теперь точно пойду.

      — Иди, красавица, сладких снов тебе и подумай, пожалуйста, над моими словами.

      Я подумаю. Подумаю… Однако, отвечать царевичу ничего не стала, нырнув в заросли кустарника, за которым скрывалась нужная мне дверь.

      Всю дорогу до своей горницы я обдумывала слова Ивана. То, что ему нужно, чтобы Елисей оказался сыном Кощею — ясно, как божий день. Вопрос, какой ему в том резон? Может быть, я черствая, но почему-то в бескорыстную братскую любовь мне верилось с трудом. Тогда, получается, что? Он через Елисея хочет власть захватить? Ага и он мне вот так просто это выдал в ночной тиши под сенью яблонь? Какой дешевый романтизм…

      Скривившись от собственных мыслей, остановилась посередине коридора, не дойдя до нужного мне поворота самую малость. Еще днем я тут углядела небольшой, симпатичный эркер. Хотя, тут о таких терминах и не знают, именуя подобную часть здания попросту — балкончик. А я с детства люблю сидеть на окнах, мне так думается лучше.

      И именно сейчас мне подумать ой, как надо…

      Распахнув створку и аккуратно приподняв подол, перекинула одну ногу через подоконник. Широкая деревянная рама была будто создана для меня. Удобно умостившись на своем насесте, откинулась на боковую створку и с аппетитом вгрызлась в яблочко.

      Вкусно…

      Что я там хотела? Подумать?

      Черт… не сейчас.

      И пусть весь мир подождет…

      Зажмурившись, я кусала сладкое яблоко, подхватывая языком, струящийся по губам, сок и слушала, как где-то совсем рядом разливается восторженной трелью соловей. Его мелодичные переливы рождали глубоко во мне то самое, почти забытое в суматошной городской суете, чувство простого человеческого счастья. Когда я точно так же сидела на окне в деревянном, слегка покосившемся, домике. За спиной уютно трещала березовыми поленьями печка, а бабушка, повязав белый передник, месила тесто для пирогов. Мне было девять лет, и я чувствовала себя самым счастливым ребенком на свете…

      А потом, бабушка умерла…

      И вот сейчас, спустя шестнадцать лет, это чувство вновь вернулось. Словно волшебство… Словно лучик солнца прямиком из детства. Строчки сами легли на язык, так легко и естественно вплетаясь в мелодию ночи.