Сказка о рыбаке, рыбке и бабе.

Полная версия.

Сказка о рыбаке, золотой рыбке и бабе!

Жила старуха со стариком, в далёком рыбацком посёлке. Жили они вместе, почти тридцать лет и три года. Старик работал в рыбацкой артели, старуха сельпом заправляла: жили не тужили, пока на их посёлок «злой перестрой» не нагрянул.

Работы не стало, все приморские земли под застройку боярам, да купцам отдали.

Погоревали, погоревали, старик с бабой, -- да деваться не куда, приноровились по новым правилам жить, в супер - маркеты ходить и как тогда говорили «глаза продавать» да от безденежя красные ценники искать.

Дети были, да разъехались: в столицах, лучшую длю искать вознамерились.

Старику обидно, скучно стало, горевал он по прошлой жизни: по утренним ветрам, да по холодным брызгам любимого моря. Запил старик горькую, да так, что свет белый для него померк. Как утро, так к друзьям спешит, в старые покосившиеся лодочные ангары, чудом спрятавшиеся от глаз «новоришей», в мелких лиманах да тростниках, прошлую жизнь под хруст пластикового стакона, оплакивать.

Баба, как не старалась, не смогла старика на правильный путь наставить.

Встала она как-то утром, смотрит, а старик у окна стоит, в ладошку смотрит и что-то бубнит: рожа красная, опухшая, губы трясутся, сам не свой.

-- Что опять до чёртиков нажрался…!

Старик не переставая бубнить, лягнул бабку ногой, типа: -- Отвали, не мешай!

-- Ну надо же! – воскликнула она, -- Ты ещё и так можешь…, силушку то видно, не всю пропил…! Так чего же в море не выйдешь: рыбки то, ой как хочется!

Старик перестал бубнить, замер словно чего-то испугался: затем медленно повернулся к бабе выдохнув ей в лицо, такое количество перегара, что та в миг опьянела.

-- Дура…! – прохрипел он, -- Чего на больную мозоль наступаешь, лучше деньжат подкинь. А если рыбки хочешь…, так лодка пока не совсем сгнила…, надо…, иди сама и лови.

Баба от злости онемела, взяла кастрюлю с остатками вчерашней каши, да как швырнёт в деда: тот голову руками зажал,-- мелочь уже посчитанная выскользнула, по полу рассыпалась, загремела.

-- Ты чего баба, с ума сошла, чего едой швыряешься...: и так, пяти рублей не хватало, -- заныл дед, опускаясь на колени, чтобы собрать злато да серебро, -- Помру ведь..., подкинь деньжат!

Испугавшись своего порыва, баба смотрела на мужа, ползающего по полу среди гречки и думала: «Хотела бы она, что бы он помер, -- или нет…?»

А старик всё ныл и ныл: ей вроде жалко его стало, да и стыдно, что кастрюлей чуть не пришибла.

Но денег то в доме, всё равно не было: поэтому, решать давать ему чего или нет, ей не пришлось.

Но одно решение, она, всё же приняла. Обойдя стороной, всё ещё мечущегося по полу благоверного, баба вышла из повалившегося на одно ребро домика и направилась к морю.

Идти не далеко было, домишка то на самом обрыве стоял: поэтому- то, земля никому из властью- наделённых, не понадобилась.

Великое переселение денежных мешков, мимо прошло. Так и остался домишка догнивать свой век, вместе с бабкой и дедом на семи ветрах, ожидая, когда оползень его стянет, или ещё какое недоразумение приключится.

Неспокойным показалось бабе море: белые буруны, так и бежали на перегонки друг с другом, шептали гудели, но больших волн не поднимали, песочек ласково покрывали.

Постояла она с минуту, огляделась, а найдя темнеющий остов бывшего лодочного пристанища, уверенной поступью направилась к нему.

«Я что, не баба…? Или у меня рук нет…! Вот молодость и вспомню, да деньжат заработаю. За рыбку то сейчас на рынке, хорошие деньги дают» -- думала она, решаясь на такое давно позабытое ей действо.

В детстве, она с батей рыбачила, потом с сыном иногда баловалась, а по молодости, с мужем в море, на промысел ходила

«Навык кое какой есть! Не пропаду…!» -- убеждала она себя, тягая по песку лодку и опасаясь, как бы спину не сорвать.

Лодку на воду спустила, вёсла в уключины вставила, сеть проверила: решила дальше мелководья не идти. Страх, нервишки то, так и подтачивал.

С Морем шутки плохи!

Села баба в лодку, невод закинула, а слёзы из глаз так и льются.

Сидит плачет, причитает, -- Ловись рыбка…, ловись золотая, избавь меня от этого урода ненасытного, с горлом лужёным! -- и как только она, про золотую вдруг вспомнила: потом сама удивлялась.

Затихла морская гладь, даже ветерок рябь не поднимает, лодка слегка покачивается, по корме водичка шлёпает, а баба всё плачет да причитает.

-- Приплыла бы ко мне рыбка, да помогла, исполнила мои желания, я бы их все, на своего козла извела. Достал паразит, никакой жизни нет, не могу больше на его пропитую рожу смотреть. Слёзы за борт льются, в солёной водице растворяются.

Шлёпнула в сердцах баба веслом о воду: тут то море под лодкой забурлило, сеть задёргалась и потянула в глубину.

В испуге баба подпрыгнула, схватила невод и стала тянуть: не тяжёлым оказался невод, из воды вынырнул, на дно лодки плюхнулся. Баба охнула: на ногах не удержалась, на скамейку упала, да так, что та, хрястнула гнилыми досками и дыбом встала.

Не поймет баба что случилось: сеть вроде пуста, а шевелится, -- пригляделась, а там рыбка лежит одна одинёшенька, хвостом бьёт, ротик открывает по сети мечется.

Жалко ей рыбку стало, -- Красивая…! Чешуя на солнце блестит словно золото, -- жаром отливает: кончики плавников голубым кантиком оторочены, а на голове, каёмка красная выступает, будто корона. Глазки большие, тёмные, глубины морские напомнили: посмотрела в них баба и решила выпустить рыбку, не хотела она такое совершенство губить. Только сеть распутала, в руки взяла, над водой занесла, как услышала.

--Ты что ли звала…? За мужика своего просила, да воду подсаливала...!

Баба замерла, руки разжала: рыбка бряк, опять на дно лодки упала, хвостиком забила глазками завращала.

-- Я…? – испуганно пролепетала баба не в силах сообразить, что происходит.

-- Ну что...? Будем желания загадывать…, или так…, только для виду слёзы лили!