Сказка о шёлковых кисточках

Жил-был в одном Министерстве добросовестный сотрудник. Сидел он в центральном здании, загороженном шлагбаумами и прочими премудростями, препятствующими проходу внутрь всех желающих.

Люди, бывалоча, думали, что в здании этом какие-то дела чудные творятся, раз туда попасть так просто нельзя. Ан нет! Дела там делались обыкновенные, конторские, и население ничем не отличалось от людей снаружи. Всякие там люди водились, от купцов до скоморохов, от правдорубов до правдотоптателей. Как и везде. А шлагбаумы-то больше для того заведены были, чтобы народ конторский наружу не вылазил раньше окончания времени рабочего.

Упомянутый же сотрудник тоже был человек как человек. Единственное, что характер имел горделивый, ибо владел редким ремеслом аналитическим, бумаги умел складные составлять. А еще любил тот сотрудник, свесившись из-под крыши, смотреть на закат, представляя лицо девушки ненаглядной, да стихи в прозе записывать на бумагах казённых. Но сказка-то не об этом совсем!

А о том, что однажды девушка любимая указала сотруднику, что есть некий изъян в его внешности богатырской. А какой – не сказала, лишь рукой махнула, да улыбнулась так загадочно, что у сотрудника ноги подкосились.

Не стал сотрудник дожидаться, когда глаза девушки вспыхнут знакомым ему карим пламенем, от которого и алмазы в пепел превращались, не говоря о более мягких субстанциях. Отстоял он очередь к новинке в граде Мытищинском – первому общественному зеркалу, поставленному в парке местному крестьянству на удивление.

Осмотрел себя внимательно и нашел, что ладен весьма, белозуб, строен и вообще пригож, откуда ни посмотри (за исключением небогатой уже растительности на макушке, в силу преклонных лет и стрессов непрерывных. А вы думали, от хорошей жизни люди часами на закат смотрят, из-под крыши свесившись?).

И вдруг вспомнил сотрудник об одной своей особенности, незаметной чиновникам, в полумраке ползающим, и даже на диспансеризации не отмечаемой дерматологами-костоправами злодейскими.

Особенность же эта была такова: у него уши пухом поросли! Бесцветным и чуть видным пушком, но замеченным, видно, девушкой любимой, обладающей таким зрением, что и сокол поднебесный кротом бы показался. И припомнилось еще сотруднику, что девушка ему как-то триммер подарила (а не делаются ведь просто так подобные подарки – это он быстро сообразил умом аналитическим, триммер года в шкафу не пролежал).

И стал сотрудник каждое утро этот пух на ушах обрывать (триммер он так и не освоил). Процедура эта малоприятная нехорошо сказалась на характере сотрудника, и так горделивом до заносчивости. Бывало, оборвет он себе этот пух, взрыкнет на все Мытищи, да и бежит огромными прыжками на работу, где ужас наводит, как лев на свиноферму.

Хуже того: оказалось, что пушок упомянутый, будучи один раз вырванным, начинает переть все сильнее и цвет меняет и..., в общем, гривой становится, действительно, как у льва Немейского.

Скоро сказка сказывается, да быстрее ещё дело делается. Погубил однажды этот пух сотрудника. Проспал он как-то и забыл пух оборвать. И надо же такому случиться, что именно в этот день повезло ему любимую увидеть. Склонил он к ней голову (скоротечнее ведь встреча долгожданная, чем ночь майская!) и порезал своими недоделанными ушами высокий воротник её платья, в просвещённых землях лапсердаком называемого.

Как увидел он, что натворил, бежал прочь в беспамятстве куда глаза глядят (девушка ведь и в менее серьёзных случаях превращалась в Этну бушующую, затопляющую поля душевные лавой нестерпимою). Бежал он, бежал, думая укрыться в конторе хоть на время, да споткнулся о шлагбаум перед входом и упал четвереньками на землю сырую. А в земле была яма сделана, и туда цемент свежий налит, для каких-то нужд строительных. И завяз сотрудник в этом цементе накрепко.

Как на грех, этот день пятницей оказался и пробыл завязший сотрудник в цементе до понедельника, погружаясь в него постепенно, но жалея только о том, что не может он до телефона дотянуться, чтобы ответить на звонки девушки рассерженной. Скрылась к вечеру воскресенья его голова в цементе, а пух на той голове рос до последнего, образуя гриву красивую.

В понедельник же пришла бригада гастарбайтеров, вырубила сотрудника из цемента и установила в качестве каменного льва перед входом в Министерство. Памятник этот и сейчас там стоит.

Сослуживцы бывшие, поспешая мимо памятника, задерживаются иногда, примечая что-то знакомое в облике львином, лбе высоком и бровях косматых. Да некогда им медлить особенно, ведь срочных поручений Министра не стало меньше с исчезновением светила аналитического.

А иногда, на исходе спокойного дня, закатный луч касается хвоста памятника (у сотрудника и хвост ведь ещё был). Коснется и растворится в сумерках городских.
Вот и сказке конец. А кто слушал – хорошая девочка.