Сказка про любовь, привидений и банку с солеными огурцами

Сказка про любовь, привидений и банку с солеными огурцами

Одна из стен отъезжает в сторону и всё внутри заливает поток света. Он падает из небольшой лампочки, загороженной пластиковой решеткой.  Свет пробирается между банками солений, огибает кастрюлю с супом. Перескакивая через решетки полок, добирается до стеклянной перегородки… и исчезает. Борьба с препятствиями слишком утомила его, а потому освещенными остались лишь верхние полки. Между коробкой с молоком и масленкой появляется нечто бежевое и разветвленное. Оно цепко хватает кусок сыра и вытаскивает его куда-то наружу под крик «БУ-У-У!» Стена возвращается на место, свет тут же гаснет.

- И как не надоест безобразничать? – раздается возмущенный скрип кастрюли. Она то появляется в холодильнике, то исчезает, живя снаружи, и считается философом и знатоком внешнего мира.

- А мы – привидения. Нам положено безобразничать, - раздается тихое шуршание.

- Пока что ваша деятельность выражается в том, чтобы мешать спать приличным продуктам!

Второй голос ничего не ответил, лишь фыркнул, выражая презрение к подобным разговорам.

Шуршащий голос принадлежал одному из местных привидений. Это привидение в прошедшей жизни было шоколадным пончиком. В холодильник пончики попадали крайне редко, а тут во внешнем мире было слишком жарко, вот их с клубничным пончиком и держали в прохладе некоторое  время.

Никто не понял, как такое вышло, что два сдобных колечка в виде бесплотных духов остались жить в холодильнике. Настойка календулы шепталась с банкой селедки, что это всё из-за неразделенной любви. Пока пончики ждали возвращения жильцов, шоколадный заметил с высоты своего места на крышке кастрюли, стоящую над головой банку соленых огурцов. В свете электрической лампочки она переливалась теплым желтым светом, внутри таинственными рыбинами плавали огурцы. Пончик, внезапно почувствовавший на себе всю жестокость любви с первого взгляда, рвался к возлюбленной, но их разделяли железная решетка полки и целлофановый пакет, в который был упакован несостоявшийся Ромео. Его клубничная соседка молчаливо наблюдала за этими страданиями. Потом их забрали во внешний мир… и неожиданно выяснилось, что их призрачные оболочки так и остались внутри.

И когда шоколадный пончик не был занят пуганием жильцов (надо сказать, что к этому занятию он относился крайне ответственно), то кружил рядом с предметом своей любви.

- С твоим шоколадным приятелем всё ясно: любовь случилась. А ты-то почему здесь? – частенько вздыхала кастрюля. – Не то, чтобы я была тебе не рада, просто жалко тебя, глупая булочка.

Но клубничный пончик вместо ответа лишь виновато покачивался в воздухе.

Иногда он навещал обитателей нижних полок. На стеклянной полке-перегородке дружным рядом лежали коробки с молоком.

- Знаешь, а я помню, как была коровой, - таинственно шепнула одна из коробок, подлетевшему пончику.

- Ну что ты бредишь?! – закричала колбаса, лежащая на полке над ней. – Никакой коровой ты быть не могла! Вот я – да. Хотя, судя по моему составу и это было вряд ли.

- А всё-таки я была коровой! – мечтательно повторила упрямая коробка. – Я помню луг. И ветер. И одуванчики. И других коров. И трактор вдалеке…

- Вот одуванчиком ты и была! – проворчала колбаса. – Им там при пастеризации последние мозги в сухое молоко превращают, – назидательно добавила она подлетевшему поближе клубничному пончику.

Стена снова отъехала в сторону. Свет привычно разлился по холодильнику, а бежевая разветвленная штука схватила с полки открытую коробку с молоком и снова скрылась.

- А я знаю, как это называется, - прошелестел пончик. – Это – летающие макароны!

Колбаса только тяжело вздохнула. Она была «Докторской» и считалась большим знатоком психологии и психических отклонений.

- Эй, ты, шоколадный! Ты бы занялся делом и не давал этой глупой булке столько общаться с молочными коробками. Скоро ведь и у неё мозг в кефир превратится! – заорала колбаса, пытаясь привлечь к себе внимание  через две полки. Шоколадный пончик был занят: крутился вокруг огуречной банки. Раздосадованный несвоевременным отвлечением, он рванул через решетки полок, зацепился призрачным хвостиком за призрачный хвостик клубничного пончика, и потащил его как на буксире наверх.

- Нет, я точно знаю!- брыкался его «груз». – Полки с макаронами были напротив нашей витрины. Мне бородинский хлеб всё про них объяснил: бывают спагетти, «ракушки», вермишель… А те, кто живет во внешнем мире очень любят их, и из-за  того, что часто их едят, сами стали на макароны похожи! – последнюю фразу пришлось прокричать, потому что шоколадный пончик уже дотащил его наверх и закинул за дремавший кусок сыра.

- Это называется «руки», дубина! - раздался снизу приглушенный гневный вопль колбасы.

- На себя посмотри, результат оргии похмельного генного инженера и перемороженной сои! – вступил в диалог разноголосый хор из молочных коробок.

- Понакупят по акции всяких умников – хоть сам к жильцам на тарелку прыгай!...

И началась привычная ругань, смысл которой терялся ещё в самом начале перебранки. Обитатели холодильника воспринимали её как нечто неприятное, но неизбежное. Да и к тому же, в тишине и скуке даже такая грызня хоть и спорное, но развлечение.