Сказка про старушку и ворона

Сказка про старушку и ворона

На улице Дзержинского, на нижнем этаже дома №13 в двухкомнатной квартире лет сорок назад жила
одна пожилая дама. Было ей на тот момент семьдесят четыре года, звали ее Нинель Никоновна,
ни родственников, ни друзей у нее не было – муж тридцать с лишним лет, как считался
пропавшим без вести, фактически – погибшим, ибо после битвы за Днепр его уже никто не видел,
а сын умер спустя пять лет: утонул, пытаясь выловить из Днепра случайно оброненный любимый
отцовский портсигар. Так он навеки остался шестнадцатилетним.
Внешность у Нинель Никоновны была подчеркнуто интеллигентная – лицо у нее было овальное,
круглые глаза хвойно-малахитового цвета, губы, несмотря на возраст, оставались большими, а
вот аккуратный нос с каждым годом прибавлял в крючковатости. Впрочем, это не делало ее
внешность отталкивающей. Она была невысокого роста, худощавая, у нее были крошечные стопы
35-го размера, тонкие руки, длинные пальцы, ухоженные ногти. В молодости Нинель Никоновна
работала хирургом в больнице, в свободное время любила играть на пианино, но его пришлось
продать, когда стало совсем туго.
Женщина эта была еще та редкая птица. Она ни с кем не сближалась и могла месяцами не
выходить из дому. Соседи ее терпеть не могли за такой образ жизни. Не единожды разбирали ее
вопрос на собрании, но так ничего и не добились. Поговаривали, что у Нинель Никоновны
шкатулки набиты золотом, или что она нашла клад, который был спрятан до революции хозяином
дома то ли в подвале, то ли в подземных ходах, в которые вел подвал – были разные версии.
Старушка тоже их не жаловала: «Как я их ненавижу! Везде им надо, везде
сунуть свой нос…» - не раз слышалось из ее открытой форточки. Она все время что-то бубнила,
а когда в семь часов вечера садилась за стол пить чай, излагала длинные высокопарные
монологи, их порой слышали соседи, и тут же вызывали «скорую», которая приезжала с
опозданием и лишалась удовольствия слушать через стену восхитительные монологи Нинель
Никоновны. 
Годом ранее у Нинель был старый-престарый кот белой масти, пушистый и очень спокойный.
Когда он приносил мышей, откусывал им головы и клал дорогой хозяйке прямо на изголовье
кровати. Его Нинель каждый вечер приглашала к себе в кресло-качалку «разложить свои
старческие кости». Летом ее кот умер, и тогда соседи впервые услышали через стену не
монологи, не монотонные слова, а негромкий, протяжный и жуткий вой. С тех пор она жила
совсем одна.
Одевалась в основном старомодно, в платья, корсеты и, что примечательно, перчатки. Больше
всего любила носить под болотно-зеленое платье бархатные перчатки фиолетового цвета и черные
туфли с золотистыми пряжками. Именно в таком виде мокрым сентябрьским утром 1975-го она
пошла на птичий рынок с мыслью завести себе кошку, чисто-белую и пушистую. За два часа
прошерстила весь рынок, но такой кошки (или даже кота) не нашла. Суставы начали ныть,
предчувствуя скорый дождь, и ноги в промокших туфлях потихоньку несли в сторону дома. «Вот
же черт… - Подумала Нинель Никоновна, - промочила любимые туфли. Как бы не расклеились – в
чем я ходить буду?» И увидела напротив своей черной туфельки клетку с не менее черной
вороной внутри. Та при виде Нинель стукнула клювом по прутьям.
- Надо же… Ворона.
- Не советую Вам ее брать, дамочка. Она хромая и, к тому же, старая. – Продавщица стояла под
зонтом. Это была плотная мускулистая женщина высокого роста.
- Ворона, еще и хромая… Прелестно. – Сказала Нинель Никоновна, нагнувшись к клетке и
по-старушечьи прищурив глаза. – Мужчина или женщина?
- Кто?
- Ворона. Если она почтенного возраста, то и обращаться к ней нужно с почтением.
- Я не знаю. Попала к мужу в капкан, месяц продать не могу.
- А чем вы ее кормите?
- В основном объедками, или тем, что скисло.
- Кажется, Вы не очень разбираетесь в птицах. 
- Возьмите лучше голубя. Он будет Вам почту носить. Если обучите, конечно.
Старушка помрачнела, но взяла себя в руки:
- Зачем мне голубь, если я хочу ворону? Именно эту ворону и никакую другую! – Нинель достала
почти крошечный кошелек, - Сколько Вы за нее хотите?
- Пять копеек… - Растерянно сказала продавщица.
- Так вот держите свои пять копеек и не лезьте не в свое дело!
Нинель подхватила клетку с вороной и понесла домой. Бывшая хозяйка вороны была настолько
обескуражена, что даже этого не заметила.
Открыла только в спальне, предварительно закупорив все окна и занавесив их шторами – чтоб
никто не увидел. Ворона выпрыгнула из клетки не сразу, а когда выпрыгнула (даром, что
хромая), полетела в зал, начала скакать по обеденному столу, громко каркая, рассыпала сахар
из фарфоровой сахарницы, разбросала серебряные ложки, сбросила со стола вышитые гладью
салфетки и унеслась на кухню. А Нинель, молодая Нинель, что пару секунд назад пыталась
успокоить разбушевавшуюся ворону, растрепанная и смешная, стояла посреди зала, встречая свою
последнюю весну. 
Позже оказалось, что птица – мужского пола. Нинель назвала его Феликсом в честь кота и
научила отзываться на кис-кис, чтоб никто не подумал лишнего.
Вскоре Феликс начал приносить домой в клюве разного рода записки и фрагменты писем. Первый
фрагмент звучал так:
«… Уезжаю в город К. на три дня, потому прошу не беспокоиться.»
- Ах ты ж чудище крылатое, что ты сделал! Это была чья-то записка! – Сердилась Нинель.
Ворона не было девять дней, на десятый он вернулся, еще больше прихрамывая, и принес рецепт
яблочного пирога.
- Что? Пирог? Зачем это тебе? – Нинель вытирала глаза, ей хотелось крикнуть от радости. –
Ну, пирог, так пирог.
И принялась за работу.
Феликс приносил еще много записок, сначала Нинель их просто выбрасывала, потом вносила их
содержимое в тетрадь, прося ворона отнести записки владельцам. Когда поняла, что это дело
бесполезное, просто начала вклеивать их в специальный блокнот. За год у нее получалась
солидная коллекция. В этих записях говорилось обо всем: о видах полевых цветов, свиданиях
ровно в 21:00, одиночестве, тяжести родственных уз, красивых запястьях незнакомок, поездах,
машинах, морских командировках, выходах за хлебом, обидах на жизнь, развратных попутчицах,
деревянных гробах и т.д. От стихотворений Гумилева до размышлений о том, какое все-таки
мороженое вкуснее – ванильное, кофейное, или фруктовое. Это все было написано разными
почерками – от такого, что напоминал арабскую вязь, до абсолютно безобразного, и разными
чернилами – от голубых и почти прозрачных, до черных, даже было пару любовных писем,
написанных кровью.
Каждый день в коллекцию добавлялись все новые и новые экземпляры и, наверно, спустя
несколько лет после принесения Феликсом первой записки, Нинель показалось, что она нашла
ответ на вопрос, так долго ее интересовавший. Она подумала: «Он приносит мне письма, дабы я
почувствовала, что еще кому-то нужна».
Гулять Нинель и Феликс любили в парке неподалеку. Приходили туда где-то в три часа ночи,
уходили в пять утра, чтобы не встретить соседей – те через полчаса шли на работу. Нинель
часто подкармливала феликсовых сородичей, для чего каждую неделю шла на базар за двумя
килограммами орехов. Продавщица орехов только удивлялась: «Как такая маленькая старушка
может столько съесть?». 
Вскоре Феликс начал водить домой своих друзей и подруг, их всех Нинель Никоновна угощала
фаршированной рыбой и творожными запеканками.  
Так они прожили вместе семь лет, но, как известно, ничто не вечно, и старушке пробил час
уходить. В тот день она как обычно заварила чай и направилась в зал. Феликс сидел в центре
обеденного стола и смотрел как-то печально, склонив голову набок.
- Феликс, маленький мой, ты заболел? – Еле оттянула дрожащий голос Нинель.
Только успела поставить заварник на стол, как согнулась, ойкнула и с грохотом повалилась на
пол.