Сказки северных Камней

почти рождественская сказка

Сказание о свете Коляды.

Ясень и Злата ждали первенца. Весной, в Ярилину неделю изображали они Лелю и Полелю – вызывали, пробуждали живоносные силы Матушки Земли. Молодым огнем и задором будили любовное томление вспаханного поля. Как поле приняло в недра свои семена нового года и обильно взошло и заколосилось, так и счастливо понесла Злата, безмерно радуя род. Многие сразу стали свататься к Злате, но выбрала она светлоглазого Ясеня, с кем возжигала земную ярость и с кем зачала дитя. Должным образом, справив свадьбу и благословясь, ушли жить они в свой дом, построенный хоть и далековато от большинства жилищ, зато место было мирное и благостное. Старый волхв из святилища Даждьбога сам выбрал место и сказал, что благое оно для всего рода. Так с молитвами возвели избу, и вековые сосны, у подножия которых встало жилище, взяли молодую семью под свою опеку. Ладно, и крепко жили молодые, поселилось под их крышей радостное ожидание. Обилен и радостен был урожай, собранный родом, удачна охота, приветлив и ласков был каждый приходящий день. Ладно, и без тягости жилось и умиралось в этот год людям.
Подходил к концу месяц овсень. Недавно отелилась корова в хозяйстве Златы и Ясеня, скоро подходил срок и самой Злате. Румяна, весела была молодая хозяйка, высокая, рогатая кика замужней жены удивительно подчеркивала ее светлую, ласковую красоту. Родовичи часто зазывали к себе в гости Злату. И не только по обычаю и ради благости несущей, но и просто оттого, что любили молодуху за приветливый нрав, добрый глаз. Не обижала Злата отказом: заходила в жилища, принимала угощения, благодарила искренне. И все у нее спорилось, выходило на загляденье ладно.
Отправился Ясень на охоту, пока у жены срок не вышел, обещал вернуться в три дня. 
Проворной белкой сновала Злата по хозяйству, словно и не была в тягости. Пела да радовалась, поджидала милого мужа да того прибавка, что под сердцем носила. 
Та ночь выдалась вьюжная, да ветреная. Набросила молодуха душегрейку и побежала в хлев скотину проверить, особенно коровушку с телочкой. В хлеву тепло, пахнет сеном, родным животным духом. Хорошо среди скотины. Приголубила Злата маленькую телочку. Обняла, прижалась к коровушке. Так и стояли они, тесно прижавшись, друг к другу, в тепле и тихой домашней благости. Вдруг ухнуло что-то со страшно, ветер ударился в стены хлева, застонали сосны-хранительницы, и еще раз сотряс хлев до последнего бревнышка, загасил лучину в светце и распахнул двери страшный удар. От страха и неожиданности взбрыкнула коровушка. Развернулась рогами ко входу защищая от неведомого врага. Да вот только с этим другая беда приключилась – от сильного рывка разжала Злата руки. Отнесло ее к стене, сильно приложило спиной о бревна. А затем задела рогатая кормилица свою хозяйку крупом и лягнула, со страху не разобрав с кем воюет. Удар пришелся прямо в живот. Охнула Злата, сползла на сухое сенцо, недавно самой заботливо посыпанное. Да так и разрешилась от бремени. 
Большие. Печальные глаза смотрели на Злату, когда пришла она в себя.
-Где мое дитя? – то ли прошептала, то ли прохрипела несчастная.
Пристально посмотрела коровушка на свою хозяйку, повела рогатой головой и отступила в сторону. Лежал на соломке младенчик тихий-тихий и холодный уже.
Не звука не издала Злата. Огненные и черные всполохи заслонили от нее мир. Себя, не помня, унесла младенчика в лес, только пела Земле Матушке веду-жалобу.
Не помнила она ни того, как отворилась земля, забирая в свое лоно тельце, ни того, как вновь закрылась. Как повернули ласковые ветви деревьев ее к дому и передавали, словно на руках несли, до самого жилища. Но не пошла в дом Злата, развернулась и снова в хлев понесли ее ноги. Там светло было. Притворила за собой дверь. Пошла к яселькам. А там как в сказке – дитя лежало – крохотная девочка. Смотрела она на молодую женщину пронзительными черными глазами. Словно оценивая, и свет стал уходить из хлева, и разливаться над ним, над соснами-хранительницами, над всем миром – то всходила утренняя звезда.
- Дочка,- утвердила Злата и взяла малышку на руки.
В этот момент двери отворились, и хлев вошли старцы.
-Утренняя звезда привела нас сюда – возвестили они. – Это дар богов.
Самый старый волхв подошел к молодой женщине, которая так и застыла к ним спиной, заслоняя собой младенца. 
Младенцем оказалась девочка: очень маленькая, худенькая, сквозь полупрозрачную кожицу просвечивались ребрышки. Вот только огромные, глубокие как ночное небо, с бликами яростных звезд глаза, были не человечески, и сила в них плескалась необоримая. Эти глаза строго посмотрели на волхва, тонкие губы сложились в гримасе отказа. Слабые ручонки потянулись к женщине. Малышка отвернулась и стала искать грудь. Изумленный волхв посмотрел на женщину и встретил безумный, горящий взгляд. Почерневшее от мук лицо, запавшие глаза, ярость волчицы, вот что он узрел.
- Не дар! – прохрипела женщина, не сводя горящего взгляда со старика. Он еще раз посмотрел на малышку, и словно две рогатины ударили в волхва, он с достоинством поклонился, отошел к изумленным старцам, так и застывшим у входа.
- Не та, – громко сказал он. И все вышли. 
Теперь ясно было видно, что звезда указывает идти далее, длинный луч указывал направление. 
В хлеву Злата укачивала свою приобретенную дочь, в небе сияла звезда, волхвы продолжали свой путь. Когда старший волхв оглянулся, он точно знал, что глаза его не подводят – на хлев указывал другой - короткий луч. Волхв склонил седую голову, повинуясь воле богов. 
...Прошло время детства дочери Златы. Странное детское имя – Нета, сменилось на взрослое – Богдана. Наступила пора юности. Какой выросла Богдана?- судите сами. Тот, кто вглядывался внимательно не мог налюбоваться - больно хороша девка: невысокая, гибкая, легкая и стройная. Нежное, удивительно красивое лицо словно светиться из глубины. Огромные серые глаза глубокие как омуты и искрящиеся – так и хочется раствориться в них. Ресницы длинные, черные, на кончиках, словно в золотистом пуху. Волосы как спор золота, меда и пшеницы – каждый волос свой цвет имеет, а вместе – переливчатый водопад звездных отражений. Голос мягкий, музыкальный, руки маленькие, нежные, спорые. Прикосновения легкие, исцеляющие. Только в жизни мало времени на спокойное любование, да и Богдана не из тех, кто свою красоту вперед прочих выставляет. Потому люди видели ее несколько иначе, даже мать Злата вздрагивала порой, глядя мельком, и было от чего: острой полосой отточенной стали, голубоватым – звездным светом мелькала она мимо людей. Волосы, даже будучи убраны, казалось, вьются за девушкой кольцами ночной темноты, глаза были черными и злыми, особенно если задумывалась или мечтала о чем-то, быстро-быстро переделывая дела по хозяйству. 
Парни влюблялись в нее беспамяти, но боялись даже разговор заводить, девки видели в ней злую соперницу. Взрослые считали ее странной, не даром обликом переменчива. Да и волхв не парней отправлял на испытание к священному дереву в день наречения имени, а ее. И имя дало ей дерево. А вот дети, старики, животные и растения тянулись к ней и доверяли – значит, нет в человеке худого. 

…. Наступили страшные времена – пропали с небес светила: солнце, месяц, звезды частые. В очагах не горел огонь, гас, не желая принимать ни дары, ни пищу, ни молитвы. Только истинный – громовой огонь горел, давал людям надежду, свет и тепло. Так и порешили Родовичи – пережить черное время в волшебном доме Тури и Суонетар, издавна хранящих огонь перуновых молний. Место было заповедное, редко кто отваживался так далеко уходить на закат. Но волхвы точно указали единственное место, откуда ждать спасения. Туда и отправились – прошли Ингрию, преодолели водоскат Иматра на реке Вуокса, пришли в страну Калевалы, где и были приняты. 
Разместили гостей так: женщины и дети – в большом земляном доме. Там скрытый от злых духов, постоянно горела лучина в ставце, сделанном, как говорили, из лучшего крушеца самим Тором, и добавлена в металл руда самого огненного бога. От того не гасима была та лучина в любых несчастьях. Мужчины же, подростки, старики – в других земляных домах, и это было правильно. 
Нет нужды описывать страх и отчаяние людей. Так вышло, что самые сильные и стойкие духом стали поводырями остальным. Так молодка Богдана стала большухой в доме женщин. Хоть и не по возрасту вроде бы ей было. Но не только умением справить любую работу. Не только удивительным лекарским даром, открытым во время путешествия в девушке, признали ее за старшую. Были в ней - великая сила духа, мудрость и железная воля, какой не каждый воин мог похвастать. Никто не заметил, как изменился ее облик. Теперь всегда на жестко-сосредоточенном лице горели черные глаза, волосы стали тоже цвета ночного неба, только вспыхивали в них яркие звездные искры. Стала она выше и постоянное сияние сопровождало ее везде. Люди не очень замечали этого – больно уж властна и строга была девица. А взгляд просто пугал. 
- Ведьма, - шептали женщины за спиной, но несли к ней захворавших детей, шли за помощью.
В одну из ночей упала защитная слега, у входа в женскую землянку стояли послы или жрецы Неведомого. Говорили они такие речи:
- Не почитали люди темных богов, не приносили кровавые жертвы. Не будет теперь вам ни солнца, ни ясных звездочек. А чтобы искупить свою вину принесите в жертву по невинной девице, парню, младенцу обеих полов от каждого рода.
Иначе все одно не жить вам, без тепла, еды, без нового урожая…..
Кто знает, сколь долго разорялись бы послы и чем бы закончилось их посольство. Только вышла к незваным Богдана, переступила порог, загородила вход слегой. Ни слова не произнесла она, лишь головой покачала, а от взгляда ее съежились послы и попятились вон. Плакали женщины, прижимались к матерям дети, а Богдана взяла прялку стала тянуть нить, мерно жужжало веретено, успокаивая и усыпляя. Прошло еще сколько то дней. Богдана не принимала от мужчин ни дичи, ни рыбы. Вскоре к женской землянке ни кто более не подходил. Питались ее обитатели только растительной пищей, квашеньями и то помалу. Казалось, что только они в живых остались. Была среди молодых женщин Марьятта родившая сына от брусники, все ждали что будет этот ребенок новым героем Калевалы. Малыш не плакал, бал очень серьезен, а улыбался только одной Богдане. Вот только мать прятала сына от странной и страшной большухи. Стали роптать женщины: сколько голодать можно, почему с мужьями нельзя видеться? сварила Богдана сочива, напекла сочевиков, раздала помалу и собралась на выход. Часто выходила только она из жилища, по людским делам и своим колдовским, как полагали люди. Другим выход был заказан. 
- Это тебя, ведьму надо было принести в жертву, - ударил в спину вопль Марьятты. По одному сочевику дала, к свету не выпускаешь. Надо принести требуемые жертвы, остальные жить останутся!
Резко шагнула Богдана обратно.
- Тебе ли, Марьятта, говорить такое? Отдать невинных в жертву? Посмотри вокруг – все кто пришел сюда, все живы и здоровы. Света тебе охота, так нет его еще. Вот единственный - лучина перунова. Скоро, скоро будет желанное, а пока сидите здесь, в схороне.
Вышла Богдана, а в сердце ее стучали слова о жертве, но не глупые речи Марьятты, а что-то глубинное, душевное. Все ярче и ярче разгорались звездным светом глаза девушки, потом она сама засветилась как луна в морозный день и первый солнечный луч озарил ее, а потом раскинула звездная дочь руки и растворилась на солнечной дорожке. 
- Люди, солнце вернулось, - раздался чей-то радостный вопль. Вышли люди из своих убежищ, стали радоваться, славить. 
Не сразу заметили родичи отсутствие Богданы, а когда хватились, изрек малый сын Марьятты:
- Не была она человеком, а была светом Коляды, что дан был людям, для выживания рода людского пока бог силу не наберет и не оборит Черного Змея. Давайте славить мудрость и ласку божественную. 
Зажигали Люди костры, прыгали через них, водили хороводы, помогали разбежаться новому коло, и нам тоже завещали делать. И летит над людьми, над дымами Златорогий Олень, строго спрашивает 
- В своем ли круге вы, люди? Дорогой ли прави вы идете, Богом Данной?