Сказки старого зоопарка

Сколько ни корми

Младенческий плач доносился из волчьей клетки. Зоопарк давно закрылся, освещение отключили, только ветер гонял опавшие листья по мокрым дорожкам, да круглая луна проглядывала сквозь клочки облаков. У Рувим Есича по спине пробежала струйка холодного пота.

Руководитель кружка юннатов до позднего вечера возился с отчетной стенгазетой по случаю годовщины революции и с некоторым неудовольствием предвкушал пеший маршрут до дома, остывшие макароны с жирной котлетой и укоризненный взгляд вдовой сестры, которая вела хозяйство старого холостяка. Никаких младенцев в его планах не намечалось… и вот, кто-то басовито и недовольно орал из клетки, заглушая скулеж волчат и заливистый вой их матери Ракши.

Прошептав что-то похожее на «шум и срам», Рувим Есич помчался за сторожем – у Палыча был и ключ и хороший фонарь. В электрическом свете явное сделалось очевидным - на соломенной подстилке дрыгал пухлыми ножками младенец мужеска пола, рядом ползали и пищали полуслепые волчата. Рувим Есич остался у клетки, пытаясь привлечь внимание волчицы, Палыч поспешил за багром и крюком.

Сторож опоздал.

Когда он громыхая железом подбежал к волчьему логову, луна зашла за тучи. И никакого ребенка в клетке больше не плакало – пятеро совершенно одинаковых с виду волчат мирно сосали материнское молоко.

Если бы Рувим Есич оказался у клетки один, то, пожалуй, решил бы, что повредился в рассудке. Но младенца видел и сторож, абсолютно трезвый в тот вечер. Чудеса… а вот с докладом лучше повременить, иначе и вправду лишат премии или отправят в незаслуженный отпуск.

Утром клетка выглядела совершенно нормально – волчата пищали в логове, Ракша вылезла за куском мяса, зыркнула на людей и скрылась. У Рувим Есича не осталось повода для тревоги. Впрочем, меры он принял - ежедневно кто-нибудь из юннатов приносил ему письменный отчет о детенышах Canis lupus.

С месяц дела семьи обстояли вполне благополучно. А затем дежурные один за другим стали докладывать – волчонок «пятый» крупней и слабее прочих, волчонок «пятый» не ест сырое мясо, волчонок «пятый» не играет с остальными детенышами и мать не вылизывает его. Ничтоже сумняшеся Рувим Есич сам установил дежурство – и дождался ответа.

В ночь январского полнолуния руководитель кружка юннатов своими глазами увидел – в волчьей клетке прямо на соломе поодаль от волчат сидит и скулит голый мальчишка лет двух-трех на вид. По уму следовало бы выдернуть из теплой постели директора зоопарка, составить протокол изъятия и так далее. И отправить волчьего выкормыша в бокс детской больницы, откуда его скорее всего заберут товарищи ученые – для опытов пригодится…

У Рувим Есича не было своих детей, вдовая сестра его, покалеченная войной, дважды теряла плод. А щенок походил мастью на витебскую родню – черноглазый и смуглый, с жесткими волосами цвета воронова крыла. Бесстрашно распахнув дверь, Рувим Есич вошел в клетку, подхватил мальчика на руки и вышел спиной вперед, стараясь не выпускать из виду рычащую волчицу. Есть!

На ощупь мальчишка оказался горячим, словно у него был жар. И пах не как ребенок – мясом, пылью и псиной.

Впрочем, горячая ванна, детское мыло и хвойный настой исправили положение. Говорить малыш не умел, смеяться и плакать тоже. А вот кусался не хуже волка, чуть не оттяпав палец приемной матери. Без лишних церемоний Рувим Есич объяснил сестре, кого он притащил посреди ночи. Озверелая от бездетности женщина разрыдалась. И преображение малыша в лобастого перепуганного щенка не напугало ее. Наш мальчик! Вырастим как сумеем.

Назвали ребенка Зеев в честь прадеда. Первые месяцы ушли на жесткую дрессировку – не слушая мольбы сестры, Рувим Есич держал щенка на привязи, кормил с рук и выводил погулять лишь глухой ночью. И разговаривал с ним часами, повторяя простые слова человеческой речи. Сестра купала ребенка, расчесывала его, укрывала байковым одеялом, пела старые прадедовские колыбельные, ставшие прахом вместе с семьей – утирала слезы и пела. Через два месяца волчонок сказал «папа» и «мама». Через полгода спал на постели, пользовался ватерклозетом и ел суп из тарелки ложкой. Через год перестал грызть книжки и повадился их читать. Выглядел он уже восьмилеткой – пора в школу. Метрика стоила золотых часов с репетиром, с пожилой директрисой сестра договорилась сама.

Оставалось самое сложное – убедить сына, что никто ни при каких обстоятельствах не должен видеть волчьего облика. День за днем Рувим Есич объяснял мальчику – если показать людям звериную натуру, то застрелят или утащат в приют для бродячих собак. Или – того хуже – запрут в клетку до скончания дней. Спонтанному преображению способствовали приступы гнева и ярости, к коим Зеев бывал склонен. Но разум оказался сильнее.

Наблюдая за сыном, сестра иногда шептала Рувиму Есичу, что сынок словно бы уродился в прадедову родню – династию уездных врачей. И правда невесть откуда у ребенка прорезались острый ум, наблюдательность, чуткий слух и огромная память. Правда скрипку, что купила сестра, волчонок возненавидел и однажды сгрыз в щепки. Зато в учебе проблема возникла только одна – Зеев скакал через класс, вбирая знания точно губка. После того, как над верхней губой мальчишки зачернели первые усики, он перестал расти быстрей сверстников. Но учился все так же истово – книги заменили ему и развлечения и друзей.

Любовь к приемным родителям мальчик показывал редко – подойдет, прижмется горячим лбом на мгновение и снова читать. Или бегать – гоняться по старому парку в любую погоду, мерить ногами утоптанные дорожки ему тоже до крайности нравилось. Рувим Есич подозревал, что вдали от людей сын все-таки преображается и носится дикарем между кленов, но ходить следом и изучать следы не стал – доверие мальчика показалось важнее. Он следил за другим – не появятся ли вдруг на одежде следы крови, не начнет ли подросток рычать и огрызаться на ближних. Думать о мерах, которые придется предпринять, если хищная натура все-таки возьмет верх, Рувим Есичу не хотелось.