Сказки старого зоопарка

Зверский поступок

Зверский поступок

Мышиный опоссум Бассомпьер Дюбуа он же Барсик являлся существом робким и незаметным. Размером он не особо превосходил крупную крысу и хотя выглядел куда симпатичнее, не торопился показываться публике. Питался сочными фруктами и мучными червями, никогда не капризничал, никогда не кусал служителя Петеньку, хотя тот отличался небрежностью и порой запаздывал с ужином. В полнолуние верещал и поскрипывал на сияющий диск, но стоило сторожу Палычу погрозить веником или рявкнуть что-нибудь угрожающее, как малыш падал на спину и прикидывался мертвым.

Как и все опоссумы Барсик плохо видел. Зато его развесистые уши-локаторы слышали тончайший писк комара, длинный розовый язычок ощущал малейшие оттенки вкуса, узкий нос втягивал едва заметные следы запахов, а цепкие лапки и белые волоски-вибриссы улавливали каждое колебание. Умница Барсик с закрытыми глазами опознавал, прогуливается ли мимо клетки легконогая практикантка Липочка, пришаркивает ли окончательно постаревший Рувим Есич, торопится ли решить вопрос менеджер Вячеслав. В настроении ли нынче слон Ганеша, не болит ли живот у мамонта Васи, привезли ли в грузовике недельный запас провизии, нового зверя или мешок картошки и извинения с базы. Свои соображения Барсик оставлял при себе.

Жизнь опоссума текла мирно. Зимой вместе с другими теплолюбивыми насекомоядными его держали в сумрачном и тесноватом павильоне, куда неохотно заглядывали посетители. Он конечно мог бы открыть клетку, как летяги или валлаби, и прогуляться по помещению, но не видел смысла слоняться по холодному полу и кашлять потом, как любители променада. Летом опоссума переселяли в вольер, затянутый сеткой, что давало восхитительную добавку к меню – медлительных комаров и пестрых бабочек. Звуков и запахов становилось намного больше. Барсик оживлялся, охотней лазал и сидел высоко на бревне, поводя в разные стороны чутким носом. Даже собственный враг не слишком пугал его.

Безымянная полосатая бродячая кошка с хищным взглядом частенько подходила к клетке, принюхивалась к здоровенной жирной «крысе», демонстративно потягивалась и облизывалась. Ей ужасно хотелось отведать интересно пахнущую добычу, но замок не поддавался когтистым лапам – это вам не ловкие пальчики. Торжествующий Барсик залезал повыше, дыбил шерсть, грозно хлестал хвостом, скалился и гнусаво орал, ощущая себя в полной безопасности. Пару раз случалось, что Петенька забывал запереть вольер, но опоссум не дремал. И, покрасовавшись у клетки, безымянная кошка уходила на поиски не столь экзотической, зато доступной добычи.

Друзей у Барсика не появилось. Единственное существо, с которым он соглашался общаться – добросердечная Липочка – появлялась у клетки довольно редко и ни разу не захватила с собой ни кузнечика, ни червячка, коих боялась до ужаса. Зато она умела правильно держать на руках капризного зверя, не задевая ни вибрисс ни чувствительного хвоста, приятнейшим образом гладила по спине и загривку, почесывала нежные уши. И никогда не переходила границу, за которой ласка обращалась в неуместную фамильярность. А Барсик ни разу не огрызнулся на девушку. Он прижимался к худенькому плечу, урчал, жмурился и неловко терся острой мордочкой о душистую щеку Липочки.

В остальном мало кто в зоопарке жил спокойнее, чем опоссум. Его маленького мозга не хватало на философские размышления, Барсик ел, спал, умывался, лениво наблюдал за людьми и зверями, ловил ночных насекомых и с хрустом разгрызал вездесущих июльских слизняков. Зоопарковая жизнь более чем устраивала зверька, он не жаждал перемен и не искал их.

Первый толчок земли не особенно напугал опоссума. Ничего не произошло по большому счету – волна погасла в толще почвы, едва заметно вздрогнула вода в миске, легчайший шорох сдвинул песчинки. Мало кто кроме Барсика вообще ощутил это. И никто, включая опоссума, не придал значения колыханию тверди.

Новый толчок оказался чуть сильней. Кое-где с тополей и старинных лип посыпались желтеющие уже листья, Рувим Есич уронил чашку чая, шимпанзе Улугбек – очки, с которыми в последние годы не расставался. Опоссум загодя ощутил неприятность, но шкурой почуял – ничего страшного сейчас не произойдет…

Страшное только грядет. Ворочается в толще земли, раздвигает каменные плиты, вызревает, словно нарыв. И однажды, совсем скоро земля задрожит в ужасной судороге. Обрушатся человеческие дома и звериные клетки, рухнут деревья, погибнут все, от могучего мамонта, до маленького глупыша опоссума. И спасения нет – остается только бежать, бежать со всех лап как можно дальше от страшного места.

Перепуганный Барсик почти перестал спать. Он метался по клетке, жалобно вякал, тряс решетку, безуспешно попробовал ускользнуть мимо служителя Петеньки, рассыпал лоток с мучными червями и не стал подбирать лакомство. Ощущение неотвратимой опасности заполнило разум зверя. Если б Липочка подошла к клетке… увы, практикантка возилась со львенком-подростком и не могла отлучиться к опоссуму, даже если бы захотела.

Между тем беда приближалась. Обессилев от страха, Барсик решился на ночной побег. Вскрывать клетку он научился давно, понять, куда двигаться дальше, не мог, но инстинкт вел опоссума прочь от опасности. Безымянная полосатая кошка казалась меньшим злом по сравнению с неведомым. Хищница караулила подле вольера, позевывая и облизываясь. Она страшно удивилась открывшейся двери и не сразу прыгнула на опоссума. Выигранная секунда его спасла. Барсик бросился в атаку, клацая зубами, наскакивая боком и дыбя шерсть, как поступают крысы. Опоссум пребольно укусил кошку за ухо, оцарапал нежную мордочку и пустился наутек, вереща на весь зоопарк.

Он уткнулся во что-то мохнатое и бросился прогрызать себе дорогу к свободе. Но сильные пальцы ухватили зверя за шкирку и подняли высоко-высоко. Шимпанзе Улугбек не любил, когда его шкуру кто-нибудь портил. Горе-беглец выдирался так отчаянно, что обезьян осознал – дело нечисто. Сам он опоссума не понимал – шимпанзе не телепаты, и склонности к изучению языков не выказывают. И понятия не имел, кто сумеет понять.