Скорбь

1.

1.

Всё валилось у Стефании из рук. У неё не было сил, чтобы собраться заранее и поэтому расчёт был на то, чтобы раньше подняться и, не торопясь, прийти в норму, но решительно всё протестовало против этого.

Сначала, застёгивая форменную серую мантию, Стефания как-то неловко дёрнула последний крючок, и тот беспощадно разломался пополам. Минуты две она ещё пыталась как-то застегнуться или подколоть воротник у горла, как подобает служителю Церкви Животворящего Креста, но потерпела полную неудачу и исколола булавкой все пальцы.

Проклятия ещё не срывались с её губ, но сама Стефания уже взвинтилась, понимая, что необходимо переодеться, и от этого всё стало хуже. Другая мантия оказалась чуть тесноватой, и для неё уже не подходил тот поясной ремень, что шёл к первой.

Пришлось искать новый ремень, который почему-то нашёлся не в шкафу, а за ним, но, хотя бы, нашёлся.

Потом заела застёжка на высоком форменном сапоге. Стефания уже вовсю нервничала и дёргала противный крючок, никак не помогая делу. Бог сжалился над неудачливой своей служительницей, и через несколько минут Стефания смогла застегнуть сапог, чувствуя себя измотанной – а ведь рабочий день ещё даже не начался!

На этом череда неприятностей не закончилась. Стефания схватилась за гребень и…тот половинкой остался в её руках, а другой половинкой плотно впился в и без того спутанные волосы.

Стало ещё жарче – лицо Стефании пошло пятнами, а в слезах закололо от обиды на всё и всех вокруг. Мало того, что она вынуждена служить беззаветно Церкви, а вернее – одному из её несносных охотников, и терпеть все унижения жизни от него, так ещё и гребень! Вот от гребня Стефания такого точно не ожидала.

Никто не пришёл бы её успокаивать, и здесь дело было даже не в том, что покои Стефании – узкая маленькая комнатка предназначались для неё одной, а в том, что во всём оплоте Церкви, будь то архивные служители, охотники, жрецы или сопровождающие служители, убирающие и готовящие пищу, или же служители оружейной – никто и никогда не проявлял сострадания по таким мелочам. Но именно из-за подобных мелочей Стефания расстраивалась куда сильнее. Ей легче было переносить услужение охотнику Абрахаму – существу грубому и жестокому ко всему живому, и даже выносить язвительные насмешки насчет своей покорности, или участвовать в боях с магической нечистью – здесь она могла не проронить и слезинки, а вот какой-то сломанный крючок, заевший замочек, ремень и гребень выбили её из равновесия.

Никто бы не понял! А как понять? Тут война идет уже почти сто лет – церковники бьются с магической нечистью, желая защитить мир людей от всякой богопротивной сущности, а она из-за гребня и замочка расстроилась.

Стефания заставила себя прийти в норму – в самом деле, время движется к вечеру, с минуты на минуту её хватится Абрахам, а от него и без того пощады не жди. На перекус уже времени нет, нужно торопиться…

Стефания выскочила из своей комнатки и, несмотря на спешку, всё-таки заперла её на тяжелый железный ключ, который носила с собою – эту привычку, как и многие другие понемногу вбивал в неё Абрахам, заявляя:

–Всякий любопытный, всякий враг может попасть к тебе и выведать все твои тайны!

Поначалу Стефания сглупила и заметила:

–Но здесь же церковники! Они все наши союзники.

–Дура! – привычно взвился Абрахам, – то, что мы сражаемся во имя одного креста и именем одного бога, не делает нас друзьями! Мы все еще враги, поняла, бестолочь?

Стефания не поняла, но поспешила кивнуть. В конце концов, ей было не сложно запирать двери. Да, ключ оттягивал карман, и это занимало время – скважина была очень тугой, но, тем не менее, она закрывалась, хотя многие из церковников, заметив такую предосторожность, только поджимали губы в презрительной усмешке и цедили:

–Не доверяет!

Но с советами не лезли. За это уже спасибо.

Стефания спешила по коридорам, пробегала лестничные пролеты, не замечая встречных церковников, и не думая сейчас ни о чем – в ней ещё жила надежда, что она может успеть, но…

–Явилась, разгильдяйка! – Абрахам даже не повернул головы на её робкое появление, да ему и не нужно было поворачивать этой самой головы, чтобы почувствовать чьё-то присутствие.

Абрахам был фигурой мрачной и ужасающей. Он начинал как маг, когда война между магами и церковниками уже шла, но еще кипела в полном азарте, когда поколения не сменились, когда были ещё в советах с обеих сторон те, кто помнил истинные причины этой войны, но, разумеется, не выдавал их.

Абрахам был талантлив и его жажда знаний не знала границ. А потом он сменил сторону. Просто стал предателем и, как маг, стал охотником на других магов и магическую братию, заработав на свое имя тысячу и одно проклятие. Абрахам знал многие секреты, укрытия, имена и это очень подкосило магическую сторону. Но карьеры, если он, конечно, её желал, среди церковников это тоже ему не принесло – его не допускали до интриг и бумаг, держали цепным псом, ведь предателей нигде не любят.

О причинах перехода гадали и церковники и маги. Правду не знали, а выспрашивать не было возможности – нрав у Абрахама еще как у мага не был покладистым, он с легкостью мог и прибить, не моргнув глазом, если считал себя оскорбленным. Дальнейшие же годы презрения с обеих сторон, его собственное отчуждение и мрачное время сделали из Абрахама существо пугающее, несдержанное в словах, обладающее по-настоящему охотничьим нюхом на прежних своих союзников и нежеланным в любом обществе.

Он не пользовался возможностями роскошной жизни, которой жили некоторые слуги Церкви Животворящего Креста, был аскетом по убеждению, носил годами старый запыленный плащ и этим пугал ещё больше. Не власть ему была нужна, не деньги, а что-то совсем иное в рядах церковников, и эта внутренняя жажда, что оказалась куда сильнее природного желания держаться к своим, не давала понимания о целях. Непознанного же всегда боятся. Абрахам был фанатиком из числа предателей, обладатель скверного характера – его не просто боялись, его откровенно ненавидели.