Скоро весна

Скоро весна

Не люблю зиму, думает Таня, собираясь на работу. Не люблю и не люблю. Терпеть не могу. И зачем она у нас такая длинная?

Странный, казалось бы, вопрос из уст жителя северных широт. Особенно той части России, которая не то чтобы за Полярным кругом, но не очень далеко от него. Особенно если всю жизнь прожила в этих местах, и родилась здесь же, и никуда никогда не выезжала, да и зиму, в принципе, любит. То есть очень любит зимние забавы – и лыжи, и коньки, и снежные солнечные выходные за городом, а уж Новый год и елку – сам Бог велел. Но вот именно сегодня Таня зиму ненавидит.

Сложно, впрочем, такую зиму любить. Холодно. Не просто холодно, а очень холодно. «Под тридцатник» держится уже третью неделю. Не учатся дети в школах, на полную мощность работает в домах отопление, и его не хватает, туманная морозная дымка окутывает улицы, по которым быстрым шагом, из магазина в магазин, короткими перебежками перемещаются закутанные едва не до глаз местные жители. Прямо кино про блокадный Ленинград, думает Таня, стоя перед шкафом и наматывая на себя все, что есть в доме теплого. Одевание нынче - процесс долгий, вдумчивый, требующий недюжинных сил.

Термобелье. Теплые шерстяные колготки. Кальсоны старинного образца, называемые в советскую пору «гамаши», куплены еще лет пятнадцать назад, надеваются только в большие морозы, пережили и беременность, и живот после родов, и недавнее похудение, и еще кучу всего переживут. Ладно, дальше. Теплые лыжные штаны. Водолазка с длинным рукавом. Длинный, толстый, очень теплый свитер. Плотные махровые носки. Сверху будет старая, но теплая лыжная куртка, длинный красный шарф грубой вязки и плотная, на флисе, красная же шапка. И варежки пуховые, да. И обязательно мазь для губ…

И все это перечисляется так подробно для того, чтобы не заплакать. А плакать уже хочется, с утра самого, и вчера хотелось, и позавчера. Но не можется, никак не можется. От холода, бессилия и отчаяния. И от неверия в то, что все это кончится.

Это – не только зима. И даже не проблемы на работе, которые вроде бы и постоянны, вечны, как Мироздание, и воспринимаются как дождь за окном. Но только если одни. А если в комплекте с ним идут две двойки за вторую четверть у Машки, дочери-семиклассницы, то уже не очень. А если к ним добавить… в этом месте Таня судорожно кусает губы и тут же начинает уверять себя, что если не звонили, значит, все хорошо.

«Не звонили» - это из реанимации. Туда два дня назад внезапно попал Мишка, муж. Совсем неожиданно, с приступом желчной колики – казалось бы, банальнейшая вещь. Но вместо совместной воскресной поездки за город Таня получила трехчасовое ожидание в коридоре возле операционной, а потом скупое «жить будет» от усталого пожилого хирурга в зеленом балахоне. Здоровый сорокалетний мужик, ее муж, который мог спокойно и не напрягаясь таскать на себе Таню и дочку, проходить десять километров на лыжах и пить водку, оказался на волосок от смерти просто потому, что не знал, что у него камни в желчном. И всего-то повернулся резко… Через двадцать минут не мог уже дышать от боли, потом «Скорая», потом… оперировать пришлось срочно, разрыв желчного, уже начинался перитонит. Успели. Жить будет, но полежать придется. А вы, девушка, идите домой и имейте в виду: со здоровьем не шутят.

Таня всхлипывает сухо, без слез, и яростно оттирает глаза рукой. Нельзя распускаться. Маняшка, притихшая, настороженная, понимала, что матери не до нее и ее приколов, и старалась не отсвечивать: прекратила нытье по поводу нового телефона, мыла за собой посуду без напоминаний (впрочем, эти два дня Тане что посуда, что Марс в зените были одинаково параллельны) и даже уходила в школу без боевой раскраски индейца, вышедшего на тропу войны.

Но если на Маняшку пока можно было забить – третья четверть только началась, если даже и нахватает двоек, черт с ней! – то на работу забить не получалось. Вчера и позавчера Тане удалось выпросить отгулы в счет отпуска (с этим в их конторе строго), но сегодня – хочешь, не хочешь, муж или не муж! – идти придется. А там за два дня ее отсутствия бумаг накопилось и в проблемах конь не валялся.

В такие темные зимние утра Таня особенно ненавидела свою работу.

Ладно. Заматываемся шарфом и выползаем. Сумку взяли? Ключи с собой? Не забыть закрыть квартиру. Черт, даже кофе не спасает, спать хочется и ноги не идут. А с чего бы им идти, если полночи гипнотизировала телефон, потом наглоталась валерьянки в промышленных количествах – конечно, теперь проснуться не получается. Ну, Господи благослови… натянув варежки и капюшон куртки, Таня задерживает дыхание на мгновение и выныривает из условно теплого подъезда в ледяную мглу.

Темно. Холодно. Снег скрипит под ногами. До остановки трамвая – семь минут быстрым шагом. Уууу! Фонари и то замерзли, светят вполсилы; мигает огоньками рекламы соседний торговый центр.

Переведут Мишку сегодня в палату или еще нет? Пустят ее к нему или нет? Проснулся он уже или еще спит? В реанимации не разрешают телефоны, да и ему самому, наверное, еще тяжело говорить. После работы – к Мишке, по пути зайти в «Радугу»… хорошо, что такой магазин прямо рядом с больницей. Сколько дать врачу за операцию? Нужно сунуть нянечкам, чтобы получше ухаживали… по крайней мере, до тех пор, пока ее, Таню, к нему не пустят. Господи, как же холодно! Морозный воздух перехватывает дыхание, нос уже отмерз, ресницы слиплись то ли от инея, то ли от слез. Ноги пока еще терпят, но если трамвай не придет сразу… а Манька, паразитка, похоже, опять без перчаток ушла, совсем ума у девки нет, не холодно ей в минус тридцать…