Скрепляя договор

1.

Овца всю жизнь боялась волка, но съел ее пастух.

Во многих книгах Лиззи приходилось встречать один и тот же троп, одну и ту же мысль, словно кочующую из головы в голову. «Во время дождя, снега, любой непогоды приятнее всего сидеть дома и пить теплый чай». Принцесса фыркнула, в очередной раз наткнувшись на это утверждение. Ну кто мог придумать подобную нелепость? И самое странное… Кто мог ее повторить? Кто мог способствовать распространению этой мысли по свету, ее укоренению в человеческом разуме? Быть может, тот, кто никогда прежде не был заперт.

Лиззи не входила в число этих счастливчиков. Для нее выход на улицу всегда был праздником, огромной милостью, чем-то весьма и весьма незаурядным. Участи принцессы не приходилось завидовать. Впрочем, и жалеть ее не спешили. Лиззи сидела у мутного сероватого окна, смотря за тем, как грозовые тучи сливаются воедино, как они нависают над долиной, обещая вскоре обрушиться водопадом дождя. Если бы кто-то предложил ей покинуть башню сейчас, в это страшное время, принцессе не пришлось бы раздумывать. Она бы уже оседлала коня и мчалась прямиком в лес, даже если тот и выглядел столь зловеще.

Ветер клонил верхушки деревьев к земле, и те будто приветствовали принцессу, замещая придворных. Элизабет, двадцатитрехлетняя наследница трона, читала у окна, когда Джанин вошла в спальню, неся с собой легкий перекус перед ужином. Бедра служанки мягко покачивались при движении, на лице цвела хорошо знакомая Лиззи улыбка, Джен излучала счастье всем своим видом. Ее каштановые волосы были убраны в косу, спрятаны под девственно-белым чепцом, а раскрасневшиеся руки, как всегда, были покрыты мозолями. Да, пожалуй, эта участь хуже заточения в золоченой клетке.

– Льет как из ведра сегодня! – пожаловалась служанка, когда принцесса учтиво захлопнула книгу. – Думала, хоть сейчас небо успокоится, но вон что делается. Боюсь, все дороги размоет, и нам не доставят оленину к завтрашнему ужину.

– Придется есть холодный паштет, – устало вздохнула принцесса.

Джанин промолвила что-то в ответ, но Лиззи уже не слушала. С тех пор, как принцесса потеряла в весе, ее все пытались накормить, вдохнуть здоровье и силу в это хилое тело. Служанка никогда не казалась Элизабет особенно интересной собеседницей. Не потому, что не была королевских кровей, не была достойна дружеского отношения со стороны кого-то столь важного, нет… Лиззи просто считала, что интересы их слишком разнятся. Виной тут разница образования или образа жизни – кто знает, важно лишь следствие. Принцесса поплотнее укуталась в плед, когда девушка принялась кочергой ворошить угли в камине. Не все еще истлели, тепла хватит на час или два, но после придется нести новые дрова вверх по лестнице.

Элизабет знала, что служанка ненавидит эту башню так же сильно, как сама ее узница. Некогда принцесса, как и положено всем девам ее положения, обитала в прекрасном древнем замке, носила прелестную маленькую тиару, подыскивала себе достойного жениха. Но все меняется, нет в мире ничего постоянного. Ее и раньше редко выпускали на улицу, но сейчас… Король нажил себе могущественных врагов, чудовищ. Монстров. О них в присутствии принцессы говорили лишь полушепотом, словно одно лишь упоминание способно навлечь на нее беду. Нечто жаждало обладать их королевством: землей, людьми, каждым домом, возведенным под властью старого короля… И Лиззи, единственную дочь правителя, наследницу престола – спрятали здесь взаперти, чтобы династия не закончилась с ее гибелью.

И конечно же с ней оставили Дженни. Безграмотная и безобидная, она никому не сможет сказать, где прячут наследницу трона. Девушка поправила чепец грязными от сажи руками, и принцесса отчетливо разглядела два жирных пятна на некогда чистой ткани. Она поморщилась, но ничего не сказала, только отвернулась к окну, мимолетно взглянув на белую юбку своей сорочки. Заточение длилось уже больше года, страх слабел, и Лиззи надеялась, что отец со дня на день пришлет за ней карету и заберет домой. Сырость башни не идет на пользу ее здоровью.

– А почту сегодня доставят, не знаешь? – спросила Элизабет, подавшись ближе к окну.

– Вы ждете весточку от сэра Ланса? – заговорщически улыбнувшись, спросила служанка. – Последнее время он пишет вам очень часто.

– О нет, – будь они во дворце, будь у Лиззи больше собеседниц, она бы велела служанке вспомнить свое место и закрыть рот. Но Элизабет не хотела лишаться возможности перекинуться хоть с кем-то парочкой фраз. – Он много пишет лишь потому, что не может уместить свою мысль на одном листе. Да и тот весь в помарках. Его письма совершенно лишены изящества. Впрочем… Как и каждая его мысль. В нем весьма мало от «сэра».

– Он так красив, – мечтательно шепнула девушка, словно не слыша или не слушая. – Высок, статен, приятен в общении.

– И верно. В весьма тесном общении с собственными горничными, как я слышала.

Служанка стыдливо отвела взгляд. Лиззи знала, что ей не следует заводить такие речи, принцессы ведь не распространяют сплетен, но все же удержаться не смогла. Сэр Ланс будто ей одной казался тем, чем и был на самом деле. Ничтожеством. Отец не заставлял дочь выбирать его в мужья, но вполне мог потребовать этого в будущем. Двадцать три года – это срок, финальные нотки ее юности. Еще немного, и песня жизни сменит ритм. Позади громкие балы, шелест легких юбок, легкомысленные заезды на лошадях… Впереди лишь замужество, корона и бесконечный долг перед подданными. Да. Срок солидный, и через три или даже два года Лиззи уже придется выйти за первого встречного, ведь «цена» ее неуклонно падала вниз. Элизабет знала, в чем состоят ее обязанности, в чем заключается ее долг, долг принцессы. Сэр Ланс являлся первым сыном графа, наследником и титула, и состояния, и он отлично подходил на роль будущего короля. Как он исполнит роль мужа – никого не волнует.

Разумеется, кроме невесты. Отец Элизабет не был тираном, он как мог любил свое единственное дитя, потому все же желал дочери счастья. Матушка умерла много лет назад, и теперь смотрела за принцессой лишь с многочисленных портретов, и это обстоятельство заставляло короля обращаться с ней еще более бережно. И все же он был королем. Лиззи понимала, что отец делал ради нее все, и те небольшие с виду послабления имели для него крайнюю важность.