Сквозняк

Сквозняк

Сквозняк. Он протискивается в плотно закрытую дверь комнаты и свистит своим тихим тонким присвистом, даже если закроют постоянно открытую дверь балкона. И как только не заделывай щели в рассохшихся оконных рамах или скрипучей, сто раз подструганной и подлаженной двери балкона, сквозняк найдёт выход. Найдёт подходящую щель и будет привычно надоедать своим присутствием, раздражая и простреливая ближний к нему сустав, словно в назидание укоряя:
– Что избавиться от меня хочешь, неблагодарный! Не получится! Не на того напал!
В комнате, в которой стоит специальная кровать с подъёмником, для таких, как он, лежачих больных, ждущих со дня на день свой уход в бесконечное и бескрайнее плавание во Вселенной, всегда должно быть прохладно. Ему тяжело дышать. Больные лёгкие отказываются работать, ускоряя последние минуты нахождения на этом свете. Веки не хотят подниматься, чтобы окинуть последним взором своих родных, любимых. Да у Саши такого желания не было. Рядом нет родных и близких. Нет по-настоящему любимых, дорогих ему людей. Детей у Саши с Лидой не было. Хотя Лида и не воевала, но война отозвалась эхом в её организме. Она не могла иметь детей. У Лиды остались ещё некоторые родственники, с которыми она поддерживала отношения, в основном к ним иногда наведывался племянник. Её крестник. А остальным малочисленным родственникам, да подругам Лиды, до него Саши, как бы и дела нет, как и не было раньше. Их ничто не связывало по-настоящему. Так зачем они будут приходить. Им тоже тяжело смотреть на когда-то, казалось, вечно бодрого человека. Поэтому, все кто приходит в их квартиру, заходят в его комнату редко, чаще заглядывают, наверное, чтобы узнать, жив ли он ещё или нет.
                Саша был ещё жив, хотя не в силах двигаться. Силы давно покинули изнурённое жизнью тело. Только слух остался верен своему хозяину. Саша слышит всё. Тихое шарканье Лиды под постоянное её бурчание:
                – Когда это всё закончится? За что это мне? Сил моих больше нет.
               Перешёптывание друзей, приходящих, скорее к жене, поддержать её, сказать ей слова утешения, чем к нему, такому высохшему, совсем не похожему на себя прежнего.
                – Держитесь Лидонька, что поделать? Говорят, что в таком состоянии, обычно до пятнадцати дней лежат. А у вас сколько прошло? Десять? Надо же! Сил вам, держитесь. Они сейчас вам очень пригодятся. Берегите себя.
Он понимал и совсем не обижался на них. Ему не хотелось общения, хотя он осознавал, что слышит этих людей в последний раз в своей жизни.
                Ему хватало звука сквозняка, который, как непослушный ребёнок, который находил лазейку, чтобы убежать со двора на улицу, так же искал любую тоненькую щель и назло всем свистел, выделывая разные коленца. Но сейчас, этот звук сквозняка совсем не мешал Саше. Наоборот, его свист, тихий, разный на звук, успокаивал его и отводил в далёкое прошлое. В согревающие его сердце в последние дни, а возможно, и часы воспоминания.
                В коротком забытье он явственно ощущал в своей обессиленной руке, маленькую ладошку мальчугана. Одетый в детский морской костюмчик и беретке с большим помпоном на голове, он тащит его за руку к мороженице, которая, медленно идёт по аллее парка, толкая впереди себя специальную тележку с ящиком, наполненным «Эскимо» и «Пломбиром». 
              – «Эскимо» на палочке, – громко кричала она, – покупаем «Пломбир», «Ленинградское»!
               «Эскимо» на палочке, быстро тает, измазывая ребёнка шоколадом и молочной смесью, капая и пачкая костюм мальчика. А он смотрит и умиляется тому, как забавно малыш языком захватывает кусочек мороженого и испугано смотрит на него, боясь получить замечание.
               – Ешь, ешь, малыш, – Саша, успокаивающе гладит его по спине, – ничего мама не будет нас ругать.
                Саша очнулся, услышав шарканье жены, которая заглядывая в его открытые глаза, говорит кому-то:
                – Да, нет, нет, жив ещё. Ох, горе моё. И сам мучается, и меня измучил,  – тихо причитает она и возвращается назад к своим утешителям.
Саша пытался найти порванную нить воспоминаний. Он прислушивался, стараясь отогнать от себя причитания Лиды и уловить тихий звук сквозняка, который блуждал по комнате, так же как и уже изношенная болезнью память. Она тонкой нитью вилась в складках уже уставшего мозга, застревая где-то в его изгибах и вставая картинками из такой уже далёкой от сегодняшнего дня жизни. В такие минуты, он ощущал себя там, в тех далёких годах. А остатки сознания, казалось, увлекаясь, бежали вслед за тонкой нитью памяти, наслаждаясь той жизнью, когда он был молодым, сильным, интересным парнем, потом зрелым солидным мужчиной и совсем ещё недавно, крепким пожилым человеком с мудростью в высказываниях, но с вечной грустью в глазах.
                На этот раз сквозняк, вылетел из невидимой щели с таким свистом, как та пуля на фронте, которое задела ему лёгкое.
                – Жить, конечно, будете, но надо беречься. Не курите, для вас это смертельно, – устало, но, всё же улыбаясь, сказала ему молодая военврач.
                – Как на фронте и без курева? – заигрывая с симпатичной девушкой, отвечал Саша.
               Саша и после войны курил много и только «Беломор-канал». Потом ещё и запил. Пил он не так много, но постоянно. Пил, прячась от действительности, которая его окружала. С которой он не мог справиться, от которой он не в состоянии был избавиться.
               Но Лида не понимала его. Она не могла понять, почему он пьёт и постоянно курит одну папиросу за другой. Как не понимала его и сейчас. Она представить себе не могла, что именно сейчас, в свои последние часы, минуты в этой жизни, ему так хорошо, как уже давно хорошо не было.
              – Да и когда она понимала меня? – думал Саша, очнувшись от очередного её прихода в комнату.
              – Саша, Саша, ты, что уже умер? – жена стала теребить его за руку.
              Тонкая нить памяти опять порвалась, возвращая его в реальность бренной ещё жизни.
              – Зачем? Зачем ты тормошишь меня за руку? Зачем ты всегда тормошила меня и держала за руку, словно боялась, отпустить в свободное плаванье? Отпустить в жизнь без тебя? А была ли она эта жизнь без тебя? Была бы. Полноценная жизнь, с любовью, обоюдным пониманием, уважением. С детским смехом и их играми. Переживаниями за них. С тобой, её точно не было.
                Утром Лида подошла к мужу, взглянув на его уже какое-то совсем другое тело, она поняла, что Саши нет в живых. И его лицо стало чужим, неузнаваемым. И цвет лица, не таким и глазницы упали глубоко, глубоко. Она позвонила крестнику, имевшему домашний телефон, с тем, чтобы он сообщил всем, кому сможет, о кончине Саши. И поручила ему хлопоты по проведению похорон.