Следы поцелуев

Следы поцелуев

Следы поцелуев

«Мама, пойдем посмотрим аквариум!» – и они незаметно утекли с их сыночком, просунувшим нежно, но требовательно маленькую ручку в руку его жены, оставив его наедине с кофе. Он любил эти паузы. Это было их любимое место в городе, где они чувствовали себя лучше, чем дома – прозрачная кофейня, куча магазинов внутри, аквариумы по центру, окна с красными огромными витражами на втором этаже, сквозь которые падал так волшебно, по-царски подсвеченный свет, воздушные шарики за поворотом, и все это называлось словом «Рубин». Здесь время текло незаметно. И они любили приезжать сюда все вместе вечером после купания в Волге или когда по черному асфальту моросил дождь. «Боже, какое счастье, – думал он, для его сыночка, которому в дождь было обещано по шарику, вот так он и запомнит дожди: этот дождь черно-белый под названием «Далматинец», а этот дождь желтый с бантиком под названием «Мишка Тэдди».

Его мечтой было создать место, куда люди приезжают за праздником. Сделать новое открытие Америки Колумбом. Только он понимал, что это место – рукой подать, только для этого нужно изобрести новую графику пространства и новый способ передвижения во времени.

Он думал об этом постоянно. И вот, когда вдруг неожиданно ему случалось побыть одному за чашечкой кофе, – казалось, что именно в такие секунды открытие придет само собой, что решение, которое ему так нравилось искать и нащупывать долгими и упорными путями в разные стороны, – просто носится в воздухе, и над гигантской архитектурной задачей не надо работать – ее нужно просто поймать за хвост.

Он думал: «Вот две девочки разных размеров сейчас прошли мимо в одинаковых красных туфлях, а где-то на Таити море сейчас дышит нежностью и накатывается на берег, облизывая белый песок, и чьи-то тени на берегу, и их дыхание сплетается рядом. И чувствуешь себя везде одновременно, паря в какой-то такой невесомости, благости, в предзакатном теплом свете, омывающем листву, который отсвечивает то там, то тут, в хрусталиках бытия, подсвечивая дивными всплесками никогда не виденные тобою дали, людей, рыб, птиц. Нужно быть всего лишь причастным этой благости, нескончаемой безудержной нежности мира, от которой хочется плакать, которая вот блеснет в вышине и прольется скрипкой на землю. Когда наступает закат.

Тогда исчезает время. И все вещи приобретают свои истинные цвета, такие, какими они будут, когда от нас ничего не останется».

«Мороженое, мороженое!» – и Ленечка радостно с ногами залез на диван.

Когда они вышли, как по заказу, моросил дождь, и так хотелось, чтобы все сбылось, как всегда: их любимый дом, прохладное постельное белье, телевизор и свечи, и сынишка, скачущий по ним, изображая котенка.

И дома, сидя в своем вечернем кабинетике на кухне и глядя на то, как закатный тихий свет дрожит и сочится сквозь мокрую листву, думал он о том, что напишет книгу. Книгу о великой нежности и о дожде. О том измерении, где пока никто никогда… Он найдет туда путь. И тогда рыбы и звери сами пойдут с ними рядом по песку по берегу Таити, обдуваемом на закате теплой волной.  

Какое-то время он думал, что все дело в скорости. Он всегда считал, что в жизни нет ничего невозможного. Когда у него что-то не получалось, он садился за руль, и на дороге у него получалось все. Дорога казалась ему таким способом существования, ощущения бытия. Если в жизни есть преграды, то на дороге нет преград, кроме гаишников, врагов народа, которые не понимают, что, махая своей гадской палочкой, они лишают человека того состояния души, на которое не могут претендовать.

Когда человек любит, он преодолевает время, силу земного притяжения, расстояние, свою конечность. Когда человек быстро мчится на машине, он преодолевает привычные измерения, в которых человеку положено жить, стало быть, есть такое состояние, в котором не действуют земные законы или действуют каким-то особым способом. Он бы скоростью лечил болезни, он был уверен, что есть болезни, которые лечатся только скоростью – нереализованность и неудовлетворенность и все производные. Когда человек мчится на машине, он полностью свободен. И только в мире больших скоростей возможны великие свершения – это путь ко всем шедеврам. Это самый быстрый путь к гениальности, к другим сферам. Труд, талант и работоспособность суть то же самое, что скорость. Только развивая бешеное ускорение, можно миновать все земное и создать что-то прекрасное.

Так думал он, пока не испробовал авторалли. Желание найти абсолютный путь к совершенству, казалось, лежит целиком в области скорости и управляемости пространством, идеальной траектории, и в этой способности гармонизировать все вокруг себя идеальным способом в нем нахождения и с идеально предельной скоростью – казалось ему, и лежит его открытие того нового способа бытия, над которым не властно земное, когда вокруг тебя события сами складываются правильным образом, – того  самого состояния, когда приносят тебе еду дикие львы в пустыне, как у древних подвижников.

Он долгое время был уверен, что только совершенного человека пропускает за определенные рамки скорость и наоборот: если человек может совладать с большой  скоростью – значит, он совершенен. «Скорость – гениальность – святость» – такую он вывел формулу. «Я вам доверяю только потому, что вы быстро ездите», – так ему хотелось сказать знакомым гонщикам.

Он даже начал считать, что если правильно все делать на дороге – то это  гармонизирует не только настоящее, но и будущее и привлекает счастье и успех.

На автодроме всегда пахло ветром, и поскольку он лежал в стороне от всех человеческих дорог, пробраться туда в час пик, когда начинались занятия, было само по себе откровением, взять и вырвать себя из работы и жизни в самый разгар дня – в пять часов – чтобы помчаться на автодром и доползти до него по кольцевой к семи – казалось ему подвигом. Но он знал, зачем едет: он ехал в разведку, в том месте, он был уверен, что-то творится со временем, и оно, преобразуемое скоростью и более-менее контролируемым рулением, должно как-то менять свою физику. Поэтому сначала он вырывался и просто смотрел, как выносятся змейкой машины из поворотов, тренируя стабилизацию.