Sleep alone

Ранчо "Сумеречный остров"

Мрачный силуэт двухэтажного дома возвышался посреди равнины, окутанный покрывалом ночи. Вокруг на много миль ничего не было, ближайшее ранчо в получасе езды. Когда Гленда семнадцатилетней девочкой увидела скудный дом после вереницы помпезных особняков и новомодных пентхаусов мужчин Кэтрин, он показался ей райским островком посреди океана. Сейчас, в кромешной тьме, дом больше напоминал картинку из фильмов ужасов — окна, как зияющие глазницы, глядели так, что кровь стыла в жилах. Свет фар пикапа освещал деревянную террасу с резными перилами, и на одном из них, Гленда точно помнила — второй справа от ступенек, были вырезаны тонким ножом инициалы двух имен. Все вокруг было знакомо до боли, столько счастливых воспоминаний, перечеркнутых одним днем страха. Возвращаться на «Сумеречный остров» странно и страшно. Это как быть столкнутой со скалы в холодное море, когда ты не умеешь плавать. Можно сколько угодно бить руками по воде, но она все равно затянет на самое дно, а спасения не будет.

Внутри все оказалось еще хуже: темнота вокруг, только узкая дорожка света от фонаря Эдди; холод и затхлый запах сырости, присущий давно пустующим домам. Эллиот Харп умер, и его детище было заброшено и всеми забыто, никому не нужное. Гленда поежилась от холода и опустила руки на плечи сына. Ощутила его тепло, и сразу стало легче.

— Идите спать. Завтра здесь будет лучше. С коммуникациями проблем не должно быть, — прохладно заверил Эдди, протянув Гленде второй фонарь. Она растерялась и замешкалась, столкнувшись с ним взглядом в полумраке, и фонарь взял Энджел.

— Мам, у тебя ведь была здесь своя комната? Она осталась?

Должно быть, Эдди не мало рассказывал Энджелу о своем доме. А Гленда понятия не имела, что могло произойти с ее комнатой. Наверное, ее давно уже переделали. Эдди ответил за нее:

— Осталась, ЭнДжей. Мама тебе покажет.

Ее комната всегда нравилась Гленде больше других в этом доме, не считая, разве что, комнаты Эдди, пропитанной насквозь его духом, — никаких плакатов обнаженных девиц, как у Брендона, и много книг, она даже не все названия узнавала. Гленде нравилось листать книги, которые читал Эдди, и его стихи, так она его открывала для себя.

Энджел обвел комнату лучем холодного света, выхватывая кусок желтого пола, — ровный ряд деревянных досок, покрытых несколькими слоями лака, теперь выцветшего и запылившегося. У кровати когда-то лежал светло-голубой коврик (из всех деталей первой вспомнился какой-то коврик, даже смешно) с высоким и очень мягким ворсом.

От пустых стен веяло холодом, на небесно-голубом фоне в свете фонаря орнамент отливал серебром. Интересно, где теперь картины с морскими пейзажами и ее любимыми видами маяков?

Мебели в комнате всегда было не много: кровать, комод да стол у окна с широким круглым креслом; Гленда всегда любила свободное пространство. Кресла давно уже нет, а остальную мебель укрыли холщовыми покрывалами, спасая от пыли. Возиться с ними посреди ночи уставшей Гленде не хотелось. Убрав покрывало, она опустилась на холодную кровать. Энджел рядом с ней шуршал оберткой от «Марса» и воспринимал все вокруг скорее как приключение. Гленда догадывалась, почему он не задает вопросов: он просто был рад тому, что рядом и мать, и отец.

Энджел уснул быстро, утомленный дорогой, а Гленда долго не могла сомкнуть глаз, вглядываясь в темноту. Энджел и его отец все никак не шли из ее мыслей, а сами мысли причиняли боль. Гленда куталась в одеяло, но от него, отсыревшего, было лишь холоднее. Энджел во сне жался к ней в поисках тепла — точно как в детстве. С первого этажа доносился приглушенный звук шагов — грубыми подошвами сапог по деревянным половицам. Когда-то Эдди не любил ранчо, но теперь он выглядел как молодой Эллиот Харп: в ковбойской шляпе и высоких сапогах с заправленными в них потертыми старыми джинсами; загорелая кожа и рыжеватые волоски виднелись из-под ворота рубашки, расстегнутой на пару верхних пуговиц. Он не носил за поясом пистолет, но Гленда помнила, что у Харпов был не один кольт. Наверняка Эдди держит оружие под рукой, и она не удивилась бы, узнай, что он научился стрелять от бедра (Эллиот умел). Он выглядел как настоящий техасский ковбой. Кэтрин Миллз тоже влюбилась в такого когда-то. Только от Эллиота не сквозило опасностью и холодом, как от его сына, каждый раз, когда он смотрел на нее.

Гленда снова и снова вспоминала слова Эдди, сказанные на подъезде к ранчо. Она чувствовала — он не солгал, но поверить ему не могла, боялась — это означало бы ее ошибку, слишком ужасную, давшуюся слишком дорогой ценой.

Солнце палило так нещадно, что закружилась голова. Силы были на исходе, ноги горели огнем — каждая мышца, но она продолжала бежать. Бежала, задыхаясь до темноты в глазах, пока джип не скрылся за горизонтом. Ноги подвели ее, подкосились, и она упала в раскаленный песок. Песок вдруг почему-то стал вязким, и ее тело начало медленно тонуть, как будто погружалось в болото.

Гленда с криком открыла глаза и подскочила на кровати. Энджела рядом не было — она поняла это еще до того, как схватила рукой пустоту на его половине кровати. Страх из сна обернулся абсолютно реальным кошмаром. Зовя Энджела, Гленда бросилась в коридор, подстегиваемая растущей паникой: случилось то, чего она так боялась. Эдди отнял у нее сына.

Чья-то рука перехватила Гленду за талию, а широкая ладонь с силой зажала ее рот, подавив возгласы. Гленда не собиралась легко сдаваться — извиваясь, она пыталась лягнуть нападавшего или вырваться из захвата, но он крепко держал ее, прижав к себе. Тогда она зубами впилась в чужие пальцы, и они на мгновение исчезли, но тут же вернулись на место.

— Дура! — со злостью прошипел Эдди ей на ухо. — Ты своим криком сейчас сына разбудишь и напугаешь, не ори!

— Где он? — Гленда развернулась к нему, ощутив, как слабеет, а потом и вовсе исчезает его хватка. — Где Энджел?