Случайная смерть Кабарги Лин

Глава № 5

Томас Полански:

По паспорту: бельгиец; имеет украинские и американские корни;

Рост: 193 см;

Цвет волос: брюнет;

Цвет глаз: серо-зеленый;

Отличительные черты во внешности: красное родимое пятно на правом виске в форме полумесяца;

По специальности: программист;

Судимость: не было;

Другие данные:

Были две неудачные попытки суицида. Наблюдался у трех психиатров. Заключение первого специалиста: пациент полностью здоров. Заключение второго специалиста: пациент имеет явные признаки ядерной шизофрении. Заключение третьего специалиста: пациент – шизоид[1].

Фоу перевернул листок и озадаченно почесал затылок. На другой стороне ничего не было. Они надеялись, что краткая сводка из базы данных поможет хоть немного понять, что из себя представляет Томас Полански, и стоит ли воспринимать его рассказы всерьёз, но вышло все наоборот.

Три разных заключения психиатра. Выбирай, какое больше нравится. Как мороженое. Розенхан был бы в восторге. [2]

Выходит, что осмотр у штатного психиатра не является таким уж веским доводом в его пользу. После приёма доктор Оккам даже поблагодарил их за то, что они привели такого интересного молодого человека, а в документах по делу написал - «здоров». Теперь Полански может похвастаться наличием четырех совершенно разных диагнозов. Он может сказать, что он здоров, не совсем здоров, полный псих или имеет большой риск свихнуться в любой момент, но пока что вполне адекватен (разве что имеет некоторые странности), и никто не сможет обвинить его во лжи.

Сейчас такое время, что разница между крайне творческим человеком и тихим умалишенным иногда заключается лишь в справке от психиатра.

Фоу задумался, как теперь они могут быть уверены в том, что он действительно переехал девушку машиной, если они даже толком не имеют представления о его психической нормальности, если уж так званые профессионалы сделали четыре разных заключения, то что говорить о них?

В другое время он бы окрестил вчерашнюю выходку Полански малодушием и явным признаком психического расстройства. Но он присутствовал во время допроса и невольно стал свидетелем чужой трагедии. Что бы поступил он на его месте? Скрыл бы свою причастностью к гибели друга? Он не мог ответить на этот вопрос.

Когда же все узнали о том, что это была не первая попытка Томаса покончить с этим тленным миром, им стало его по-человечески жалко. И хотя Лила сказала, что пока что она не может составить заключение с конкретными ответами по поводу лжи и правды, произнесенной Томасом во время допроса, они все больше склонялись к тому, что он и вправду невольная жертва обстоятельств, которой можно только посочувствовать.

После того, как Томаса увели, все трое склонились над столом, как и подобает заговорщикам, и заключили временный уговор о неразглашении того, что они услышали во время сегодняшнего допроса. Для прикрытия Лила составила отчёт о результатах первого допроса и отложила дату повторного на неопределенный срок, а точнее, до того момента, когда подозреваемый более-менее восстановится после травмы.

Пока Полански лежал в больнице, Даунхем сбегал за записью его последнего приёма у психиатра. Фоу предложил понаблюдать за поведением Томаса во время вопросов доктора Оккама и его ответов. Это могло помочь понять его состояние и истинные мотивы.

Как выяснилось, ничего нового из записи они не почерпнули. Даже наоборот. 90%  времени доктор Оккам разглагольствовал о живительной силе искусства, в частности рисования. Стоило Полански обмолвиться о том, что в свободное время он рисует, и это помогает ему успокоиться и отвлечься от проблем, как выяснилось, доктор и сам любитель зарисовок. Закончив своё пространное повествование, которое больше походило на доклад для семинара в национальной академии изобразительных искусств, он резким движением руки выдвинул ящик в столе и достал желтую папку. 

- Раз уж выяснилось, у нас больше общего, чем мы думали, поделюсь с вами своими набросками. Хотелось бы узнать мнение эксперта. Предупреждаю сразу, у меня индивидуальный стиль, близкий к абстракционизму. В этих рисунках каждый может увидеть то, что ему вздумается. Так что не судите строго.

- Рисунки Оккама. –  Лила усмехнулась и покачала головой при виде первого цветного пятна на листе бумаги, который по её мнению напоминал голову какого-то грызуна.

На записи Томас, казалось, слегка изменился в лице. Его глаза сузились, переводя взгляд с рисунка на Оккама и обратно.

- Неужели кто-то ещё клюёт на его фокусы? – риторически спросил Даунхем. Он вытянул ноги под столом и как бы невзначай пододвинулся к Лиле. Вельветовый пиджак коснулся её плеча.

Фоу сжал челюсти. Только что он проспорил Даунхему на желание и тот естественно пожелал на день забрать у него его драгоценный пиджак. А ведь мать говорила ему, что близкие бьют больнее, потому что мы сами открываем им свои слабые места и сами вкладываем в руку орудие пыток.

- Они навремя откладывают его в сторону, чтобы показать, что с ними ты в безопасности, но не слишком далеко, чтобы в случае чего, сразу вонзить тебе его в коленную чашечку. И всякий раз, когда ты будешь пытаться сказать что-то в свое оправдание или им вдруг покажется, что в их жизни мало драмы, они будут прокручивать рукоять в твоих ранах, делая их глубже, кровоточивее, злорадно наблюдая за твоей реакцией. – зловеще произнесла она и как ни в чем не бывало отвернулась к экрану телевизора.

Тогда ему было пять лет, и он воспринял её слова буквально. У него действительно болела коленная чашечка, а в руках мамы как будто совершенно случайно оказался нож, которым она мазала бутерброд. Целых три года он был убежден, что она страшный человек и каждый раз, когда она брала в руки нож, его начинал трясти.